Григорий Киселев - Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны

– А меня зовут Пётр. Пётр Гамов. Не слышал? – так же весело доложил сосед. – Это не удивительно, но, надеюсь, еще услышишь. Хотя уже услышал от меня, – он заразительно рассмеялся и продолжал. – Последнее место службы – военная приёмка в Басре и перегон союзнических самолётов из Ирака в Союз. Кстати, тоже бомбёр, так что мы с тобой ещё полетаем.

И он оказался прав, в последствии им пришлось много летать вместе, в одном экипаже, садиться на вынужденную и спасать друг друга, но об этом позже…

Быстро пролетели дни формирования дивизии. Настал момент, когда закончилась учёба, весь лётно-технический состав распределили по полкам и эскадрильям. Казалось бы, совсем недавно началась эта работа, а вот, поди ж ты, все задачи выполнены, от винта!

На донесение комдива полковника Мазурука о завершении формирования соединения ответом пришёл приказ о передислокации. Дивизия погрузилась в эшелоны, и побежали вагоны по рельсам Транссибирской магистрали на Восток.

Гамов и Сорокин попали в один авиационный полк и одну эскадрилью. Нельзя сказать, что они стали друзьями, но психологическая совместимость у них была полная. Взрывной, бесшабашный характер пилота Гамова прекрасно сочетался с неторопливой рассудительностью штурмана Сорокина. Оба любили авиацию, и каждый считался уже профессионалом в своем деле.

Ранним августовским утром железнодорожный состав, в котором выдвигался первый авиационный полк, закончил погрузку и отошёл от станции Иваново. Бессонная ночь и напряжение последних дней дали о себе знать. Люди, погрузившись в теплушки и добравшись до нар, с облегчением завалились на них. Усталость накатила так, что не прошло и получаса, как все отключились, вагоны погрузились в сон.

Прошёл день, наступила ночь. Александр слышал сквозь сон, как состав иногда останавливался, скрежеща по рельсовому полотну колёсами, откуда-то издалека, как будто из другого мира, слышались станционные звуки: голоса людей, шипение и пыхтение паровозов, их гудки.

Днём, ближе к вечеру, на одной из станций его попытался разбудить боец, дневаливший в их теплушке:

– Товарищ лейтенант, там на перроне для нашего эшелона развёрнута кухня, раздают горячий обед, вставайте, а то проспите.

– Ладно, хорошо, спасибо, – сквозь сон пробормотал Сорокин и перевернулся на другой бок.

У него даже для такого святого дела, как горячий обед, не было сил. Он продолжал спать, а на стыках рельс стучали и стучали вагонные колеса…

Когда-то с ним это уже было: и «теплушка», и железнодорожная станция с её неповторимым вокзальным шумом. Состояние было непонятное, казалось бы, сон ушёл, но пробуждение не наступило. То, что с ним происходило и воспоминанием назвать было нельзя, он как бы заново переживал всё, что уже было с ним когда-то.

В начале января 1942 года, после перехода наших войск в наступление под Москвой при выполнении одного из боевых заданий самолёт, на котором был штурманом младший лейтенант Сорокин, оказался подбитым. Пилот кое-как дотянул машину до линии фронта, но, пролетев над нашей территорией километров двадцать, они плюхнулись на картофельное поле. Самолёт был в таком состоянии что восстановлению не подлежал, но, к счастью, пилот и штурман не пострадали, они остались живы и, более того, не получили ни единой царапины. Добравшись на перекладных до полка, они пошли на доклад к командиру. Тот был несказанно рад вернувшимся.

– Вот, Николай, – сказал он, выслушав пилота. – Говорю вам постоянно: оставляйте снаряды на обратный путь. Ведь «Мессер» тебя, как курёнка, взял, голыми руками, ты даже не огрызнулся. А он это почувствовал и влупил в тебя весь боезапас.

– Да если бы весь, мы бы здесь не стояли, – огрызнулся пилот. – Он задел только краем.

– Согласен, манёвр ты совершил вовремя, но самолёта-то нет?

– Самолёта нет.

– Ну, а поскольку вы всё равно остались безлошадными, то откомандировываетесь в тыл, на завод, там получите новую машину и опять в бой.

– Спасибо, товарищ майор, не волнуйтесь, ваше доверие оправдаем, – обрадовано в два голоса заверили лётчики. Ещё бы, такая удача, совершенно новый самолёт, это ведь совсем не то, что летать на латаных-перелатаных машинах.

Наскоро собравшись, получив командировочные документы, они отправились на ближайшую железнодорожную станцию. Ни Александр, ни его командир экипажа не знали и знать не могли о том, что Ставкой принято было решение о подготовке к выброске большого воздушного десанта под Вязьмой. Не предполагали и того, что они вошли в состав тех, кто будет этот десант бросать. Так они оказались в товарном вагоне, переоборудованном для перевозки людей, который был прицеплен к составу с железнодорожными платформами. Этот состав, разгрузив у линии фронта новенькие «тридцатьчетвёрки», отправлялся в тыл за новой партией техники и личным составом.

Было раннее утро или, скорее, поздняя ночь, когда Саша проснулся. Его разбудил скрежет колёс. Он понял, что поезд начал резкое торможение, по всем признакам состав приближался к станции. Стук колес на стыках звучал все реже. Саша открыл глаза: у буржуйки, на колченогом табурете, за таким же колченогим столом сидел боец, который пытался писать кому-то письмо при тусклом свете коптилки. При этом он часто и старательно слюнявил химический карандаш, от которого все губы у него были синефиолетового оттенка. Печка, сделанная из металлической бочки, светилась в полумраке вагона ярко красным пятном. По всему было видно, что угольных брикетов для прожорливой буржуйки дневальный не жалел. Состав дернулся и с немыслимым шумом и грохотом остановился, разбудив всех, кто еще спал.

Соскочив с нар, Александр хлопнул дневального по плечу:

– Все обманываешь несчастных девушек? Помоги-ка мне лучше дверь открыть.

Вдвоём откатили дверь теплушки. Ее открыли настолько, чтобы образовавшаяся щель смогла пропустить через себя человека. Саша выглянул наружу и, спрыгнув на землю, огляделся. Мороз был таким крепким, что перехватило дыхание. Состав стоял на каком-то запасном пути, пропуская мимо себя эшелоны к линии фронта. Из других теплушек тоже выпрыгнули несколько человек, чтобы глотнуть свежего воздуха и размять ноги. Впереди по ходу поезда угадывалась станция. Отдельные бойцы, кто с чайником, кто с котелком, побежали к ней, чтобы за время стоянки раздобыть кипятку.

Станция, в целях соблюдения светомаскировки, была полностью затемнена. Лишь далеко впереди светилась одинокая лампочка, которая освещала место заправки паровозов водой. От нее вертикально вверх, до бесконечности, поднимался светящийся столб. Искрящиеся голубыми искрами кристаллы влаги, превратившиеся от мороза в микроскопические льдинки, преломляясь в электрическом свете, создавали иллюзию прожекторного луча. Это было красиво.