Григорий Киселев - Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны

– Ну, Бог даст – всё хорошо будет, – Пётр осторожно, чтобы не обжечься, отхлебнул из кружки и стал размачивать сухарь. – Слушай, Сань, помнишь, при первой встрече, если не ошибаюсь, ты говорил, что тебя в Иваново направили прямо с фронта?

А потом мы как-то не пересекались. Расскажи, как там воюется?

– Да, нормально. Я уже как-то пообвыкся к фронтовой жизни. Мирных полётов у меня почти и не было. Сразу после училища попал на Финскую, и на этой войне – с первого дня.

– Смотри-ка, ведь ты на четыре года младше меня, а уже участник двух войн. Я в это время всё курсантов вывозил.

– Ну, Петя, ты готовил кадры, не менее почётно, чем воевать. Ведь это дело доверяют лучшим. Я видел твои посадки в Иваново – любовался. Даже неспециалист скажет, что так сажать самолёт может только настоящий пилот.

– Да, ладно, Саша, не придумывай. Летаю, как все, но, конечно, стараюсь, – польщённый похвалой, Гамов зарделся и продолжал, – а правда, говорят, что ты участвовал в бомбардировках Берлина? Расскажи.

Саша не любил рассказывать о себе. В этот же раз всё было настолько необычно и душевно, что он не мог отказать. Он рассказал Гамову, как год назад, в августе сорок первого, для усиления полка торпедоносцев морской авиации Балтийского флота, совершавших налеты на Берлин, из состава дальней бомбардировочной авиации было выделено две эскадрильи. Группу в пять самолетов возглавлял майор Щелкунов и группу в семь самолетов – капитан Тихонов. Усиление принял командир полка торпедоносцев подполковник Преображенский.

– Мы думали, как прилетим на Эзель, где тогда базировался полк, так сразу получаем боевое задание и на Берлин. Но не тут-то было. Командир полка поручил своим флагманским специалистам, так у моряков называются штурман полка, начальник связи полка и все главные специалисты – ввести в строй вновь прибывших, научить их всему, что постигли сами в дальних ночных полетах. Флагманский штурман капитан Хохлов собрал около себя нас, всех вновь прибывших штурманов.

– Для начала давайте познакомимся с теми, кто прибыл к нам для усиления.

Он стал называть фамилии прибывших, названные вставали и докладывали о том, что окончили, где летали, что бомбили. Несмотря на молодость (самому старшему было двадцать четыре года), все имели опыт боевой работы.

Ребята на профессиональные вопросы отвечали грамотно, со знанием дела. Меня тоже поднял, я доложил по форме, дополнительных вопросов не возникло, я сел. И тут Хохлов удивил нас всех:

– Ну, вот и познакомились. Хотя, подождите, прежде чем непосредственно приступить к подготовке к полетам по выполнению задания государственной важности, хочу задать вопрос. Я слышал, что к нам прибыл штурман по фамилии Пушкин, но на самом деле такой фамилии в списках нет, не могу понять, как это могло произойти?.. Где же Пушкин?

Ребята, естественно, засмеялись и все как один повернулись ко мне. Пришлось подняться:

– Младший лейтенант Сорокин.

– Это я уже слышал, вы докладывали – сказал флагштурман, – а причём здесь Пушкин?

От этого вопроса я смутился еще больше.

– Все просто, товарищ капитан, мои имя и отчество: Александр Сергеевич, как у Пушкина, поэтому с училища у меня такой псевдоним…

Флаг-штурман долго всматривался в меня, потом сказал:

– Ну, что же, теперь ясно. Вы и внешне чем-то похожи. А если вы, товарищ Сорокин, будете так же хорошо бомбить врага, как Пушкин писал поэмы, то назвали вас Александром Сергеевичем не зря. Садитесь. Начнем работать.

Вот так училищное прозвище пришло за мной и на Балтику.

В конце занятий руководитель сказал:

– Очень рекомендую каждому самостоятельно, пешим посамолётному, пройтись по всему маршруту. При появлении вопросов обращайтесь без стеснения. И последнее. Прошу обратить внимание на экипировку. В полет идти в зимнем меховом обмундировании, включая унты. Всё. Свободны.

И здесь, как всегда нашёлся остряк-самоучка, Женька Самохвалов:

– Товарищ капитан, вы ничего не перепутали, ведь на дворе – начало августа?

– Август для романтиков на Рижском взморье, а для нас на высоте семь тысяч метров – суровая зима. И давайте выполнять получаемые указания без комментариев, это будет залогом успешного выполнения боевой задачи. Всё! Вопрос не обсуждается…

Наконец-то настал день, когда нас допустили к полёту на Берлин. На этот раз вылет на задание был спланирован смешанной группой. Нас, армейских летчиков, отправили в полёт вместе с морскими, имеющими опыт полётов на Берлин.

Взлёт был тяжёлым. Моторы, натужно ревели, выдавая всю мощь, на которую способны. Старт, разбег, до конца взлетки остаётся всего несколько десятков метров, а колеса все еще на грунте. Три подвешенные авиабомбы весом по двести пятьдесят килограммов каждая тянут вниз, не давая самолёту оторваться от земли. Несмотря на то, что мы все атеисты, при этом взлёте каждый про себя повторял:

– Господи, помоги! Дай взлететь!

Мы чётко понимали, что не взлететь нельзя. За понятием «не взлететь» была катастрофа и практически гибель. Мы знали, что подобное на этом аэродроме случалось. Я сидел в штурманской кабине и, глядя на приборы, докладывал командиру экипажа по СПУ1:

– До конца полосы сто метров… пятьдесят метров…

– Зна-ю, Са-ша! – сквозь зубы цедил командир. – Поехали! – И что есть силы потянул штурвал на себя.

Самолет приподнял нос, пробежал еще несколько метров на задних шасси и тяжело оторвался от земли.

– Ну, слава богу, главное сделано, теперь будет полегче, – выдохнул командир, направляя самолет на набор высоты, повёл его к месту боевого построения группы.

Потрёпанным моторам наших самолётов было тяжело, они выдавали всё, на что были способны, выводя машину в нужный эшелон. Внизу под крылом пенились по-осеннему темные волны Балтики. Их белые гребешки с высоты казались такими легкими и невинными, что хотелось прикоснуться к ним. Но было не до сентиментальностей. Началась боевая работа. Вошли в зону облаков, под которыми скрылись волны. Облачность становилась все плотнее. Уже не стало видно других самолетов, идущих в одном строю. Я от напряжения даже вспотел. Полёт шел вслепую, приходилось учитывать скорость полета, скорость ветра, сверять курс самолета с картой, определять наше местонахождение. Изредка давал командиру поправки на курс и скорость.

Прошли Балтику, началась материковая часть полета. Облачность стала менее плотной. Кое-где в ее разрывах проглядывала земля. Это радовало. Но то, что появилась возможность сориентироваться по местности, с лихвой перекрывалось опасностью обнаружения в ночном небе. Когда вышли из облаков, командир уточнил местонахождение и, поняв, что самолет от группы не оторвался, идет по курсу, выдерживая временной график, похвалил: