Никита Божин - Петроград

– Ах ты, Господи…, – пролепетал Ольхин. – Так что же это, все от немца бегут? Стало быть, не остановим теперь его?

– Никто не знает. Но немцы дальше не продвигаются пока. Говорят, стоят у занятых рубежей, вперед пока не рвутся. Сил, стало быть, не хватает, для рывка. Чуют, не взять им пока Петрограда.

– И кто же это говорит? Вы точно уверены?

– Я слышал это, но не знаю, откуда. Взгляните на улицу. Никто ничего здесь теперь не знает, – несколько устав от дотошности Ольхина, чуть резко отвечал Нечаев.

– Ох, что же будет с нами? Как же больно, как же жалко. Так, многие говорите, бегут?

– Многие, и еще больше хотят.

– Алексей Сергеевич, я вот что думаю, ведь живут у меня Полеевы, молодые ведь совсем, им же погибель здесь, – вдруг вспомнил о своих жильцах Ольхин.

– Неудачное время они выбрали для переезда в столицу, опоздали, – кивнул в ответ Нечаев.

– Не лучше ли будет им уехать? Я, знаете, в последнее время тревожен стал за людей, свыкся с ними. А деньги-то что? Теперь их уже и не надо, хоть бы пережить все это. Лучше бы им тоже бежать.

– Вот и я о том, Иван Михайлович, все, кто могут, должны бежать отсюда, пока город не вымер совсем.

– Вы сами-то не думали?

– А куда мне деваться?

– Как? Страна-то ведь огромная.

– И что же мне с того? Всю не охватишь, а место у человека есть только одно. Счастливы Полеевы? Есть у них дом, есть куда идти, куда вернуться? А мне что же, вам что же? Куда нам? Этот город наш дом и наш склеп.

– Напрасно вы так, Алексей Сергеевич. Вы, наверное, думаете, родом я отсюда? Не правы. Это вам только так кажется. Сам я с Закарпатья. Удивлены? Так слушайте же, что матушка моя уроженка из тех краев, а батюшка мой сам туда переехал, да дом там имели и жили до моих двенадцати лет, пока покойного моего батюшку Михаила Львовича не дернуло перебраться в столицу государства, как он уверял, «исключительно из финансовых выгод». Так и живу я здесь. И вы должны знать, что нет в этом ничего страшного.

– В чем? – не понял смысла услышанного Нечаев, больше обдумывая тот факт, что Иван Михайлович не всю жизнь провел здесь, а имел удовольствие посмотреть и другие места.

– Да в том, что уехать отовсюду можно. Знаете, как у нас порядочно дела шли, там, в Закарпатье. Но уехали мы прочь. Оставили. Хорошо жилось, привольно и сытно. А вы говорите нынче. Да вам оставить все это разом ничего не стоит.

– А что же вы тогда сами не оставите? Легко же это, говорите.

– А мне уже все равно, Алексей Сергеевич. В моем возрасте путешествие только в один конец, и это на тот свет. Вы молоды еще, вам двигаться можно, жить. Не держитесь за все это.

«Не держитесь за все это» – проговорил про себя Нечаев, когда как всегда вечером сидел у себя в комнате и думал, что слова Ольхина не лишены смысла, но не касаемо своей персоны. Не мог он заставить себя пошевелиться, так просто взять и уехать. В никуда. Как бы скверным не оставался быт, а мысль о том, что нужно вот прямо сейчас сесть на поезд и убраться куда-то отталкивала и даже пугала. В Петрограде тяжко, но разве хорошо еще где-то, разве в ином месте лучше, ежели ты сам едешь туда со своими страхами, со своей слабостью и тоской? И что же, в самом деле, ему терять? Смерти он боится, но здесь, в этом городе, где она ходит по улицам, он менее всего боится ее увидеть или встретить. Да и как наивно можно думать, что где-то в России горе не коснется тебя, покуда погибель уже пошла. А думать про эмиграцию он и не собирался вовсе.

В странных раздумьях он провел несколько бесполезных часов, напрягая разум и душу. Не имея возможности ничем помочь городу, он все же терзался мыслью, что должен помочь опытом хотя бы двоим. Полеевым. Алексей Сергеевич смотрел на одинокую пару, что, как и многие, прибыла сюда искать нечто, с уважением и немножко их жалел. Он уважал их бедность, их стремление и силу духа. Но все это ничто, город сломает их, сотрет. Толпа смешает однажды их либо с пылью, либо сравняет с собой. Это смерть или обезличивание, так видел Нечаев толпы, как куклы, над которыми не верховодит никто, (а может и есть некто) и все эти маски бредут ровной толпой, и на их белых лицах лишь оскал и кровавые очи. И что среди всего этого люди к городу даже не привыкшие, не жившие здесь, не знавшие ни обычаев, ни масштабов, ни людей? Город сам по себе зол и враждебен, неприветлив и неуважителен. А что есть город? Дома его, улицы, учреждения, история? Город – это люди всего лишь, а вот городским камням ни до чего дела нет. А с людьми очень сложно.

Он поднялся к мансардам, и осторожно постучал в дверь Полеевых. И к удивлению, в первом часу ночи они не спали и открыли дверь, хотя в ладони у Федора Федоровича крепкой хваткой зажат молоток, должно быть где-то украденный. Откуда, в конце концов, у него молоток? Глядя в лицо Федору, и с любопытством посматривая на крепкий хват ладони, Нечаев подумал: «Не смотри, что улыбаются и делают вид, что так запросто гуляют и живут. Осторожничают тоже, боятся».

– А что это вы с молотком? – любезно осведомился Нечаев, как будто даже невзначай, но с тонкой издевкой.

– А что это вы стучите ночью? – в той же шуточной манере ответил Полеев, хотя и понял, что выдал себя, развеяв долго сохраняемый образ спокойствия и легкости.

Нечаев извинительно положил руку на плечо Полееву и просил войти.

– Не держитесь за все это, – подвел итог длинной речи Нечаев, когда объяснил молодежи свою позицию на все происходящее. – Вы не видели город другим. То, что с ним теперь – это болезнь, это не его состояние. Не для того воздвигали столицу. Вам лучше не знать этого, вам лучше сбежать.

Полеевы с удивлением смотрели и слушали. Нет, они не глупы, все видели и слышали, но удивлялись, почему взрослый человек приходит с таким очевидным, и даже повседневным, советом. Зачем он учит их, как быть? Они сами видят, слышат и знают, но пока не хотят уезжать.

– Но вы не понимаете, вы погибнете! Ваша молодая семья исчезнет, город перемелет. Вы же ходили по улицам и площадям, вы же видели людей. И после вы различаете здесь какие-то надежды? – просто негодовал Нечаев.

– Всем теперь нелегко, но столько людей живет, справляется, даже место радости находят, – серьезно ответил Федор Федорович и слегка обернулся назад, к жене.

– Люди по привычке живут. Они, видите ли, родились здесь, им проще. Так почему вы мучаете себя нахождением здесь, в очаге? – тоже глянул куда-то за спину Федору Полееву Нечаев.

– Но мы и не страдаем. Мы пробуем жить, – собеседник противился словам Нечаева.

– Пробуете? У вас есть другое место, там ведь, наверняка, лучше, спокойнее.

– Спокойнее, может быть, но не лучше.

– Но спокойнее, – упирал на этот аргумент Алексей Сергеевич.

– Но не лучше. От чего же все теперь едут в столицу, или Москву? Оттого что жизнь другая. Вы не бывали в Орловской губернии?