Игорь Малышев - Номах. Искры большого пожара

– Правда, – улыбаясь, уже увереннее ответил Владимир.

– Я всегда хотела погудеть в паровозный гудок.

– Какое странное желание.

– Это всё отзвуки семейного сумасшествия, – игриво сказала Вика. – Так что? Устроите?

– В принципе, почему бы и нет. Если машинист мой знакомый, вопрос вполне решаемый.

– Это было бы замечательно.

Ергольский подошёл к часовому. Тот чётко, по уставу отдал честь.

– Погрузку давно закончили?

– Часа два.

– Время отправления известно?

– Никак нет.

Ергольский поднялся по ступенькам, постучал в дверь кабины машиниста.

Вика стояла чуть поодаль, крутя в руках зонтик и борясь с накатывающим волнением.

– Всё получится, – убеждала себя. – Всё получится.

Пузатый машинист открыл дверь, некоторое время перепирался с поручиком, потом со злостью махнул рукой, словно говоря «делайте, что хотите», и ушёл вглубь кабины.

Ергольский позвал Вику:

– Идите сюда!

Она с трудом, испачкав юбку, протиснулась в кабину машиниста.

– Вы нас простите, пожалуйста, – сразу извинилась она. – Это всё моя блажь. Если кого и винить, то меня. Владимир Сергеевич просто не смог мне отказать.

– Ладно, – смилостивился пожилой машинист, поправляя фуражку, – всё одно без дела стоим. А вы чего хотели? В дудку подудеть?

– Да-да, именно, – кивая головой согласилась Вика, всем своим видом демонстрируя смущение и доброжелательность.

– Когда нас отправят-то, Владимир Сергеевич, известно? – спросил машинист.

– Пока нет. Но, думаю, это дело ближайших часов, если не минут.

– Даже минут, – удивился тот. – Ну, тогда сам бог велел топку горячей держать. – Васька, хватит дрыхнуть! Иди сюда, пары разводить будем, – крикнул он в тендер с углём и его подручный с красным, помятым ото сна лицом явился в кабину. – Кидай уголь! – приказал машинист.

– Ирод ты, Захарыч. Такой сон не дал досмотреть, – пробурчал помощник.

Захарыч открывал шторки топки, а Васька кидал внутрь лопаты грохочущего угля.

Котёл разогрелся. Захарыч посмотрел на манометр, стукнул для верности по стеклу суровым ногтем.

– Для гудка хватит. Барышне в самый раз.

Вика, словно не понимая, повернулась к Ергольскому.

– Что значит, «барышне хватит»? Пискнет, как мышь под половицей, и довольно? – капризно вскинулась она. – Владимир, я хочу по-настоящему. Совсем по-настоящему.

– Да будет гудок, будет! – заверил Захарыч. – Может, чуток только послабже, чем обычно. Самую малость.

Вика сдвинула брови, почувствовав себя хозяйкой положения.

– Я хочу настоящий гудок! Настоящий! – капризно заявила она.

Захарыч посмотрел на её нахмурившиеся черты.

– А вы барышня с норовом. Господи, что бы мне не промолчать? Сейчас дунули бы да и дело с концом, – недовольно проворчал он и приказал Ваське. – Швыряй далее. Что б до номинала.

Вика обратилась к Владимиру:

– Володя, вы же понимаете меня? Я оказалась на паровозе в первый и, возможно, в последний раз в жизни. Разве я не имею права погудеть? Издать, так сказать, полноценный гудок. Ну? Это же только один раз. А им всё равно делать нечего, – кивнула она на машиниста и помощника.

Вскоре пламя разгорелось и подняло до нужного значения давление пара в системе.

– Готовьтесь, барышня. Сейчас на весь город рявкните, – нехотя сказал машинист.

– Я готова, – заверила Вика, прижимая к груди открытую дамскую сумочку.

– Тогда хватайтесь вон за ту проволоку, – указал Захарыч, – и тяните, как можно сильнее. – Никому мало не покажется.

– За эту? – на всякий случай переспросила Вика.

– Да, за эту.

Вика взялась за проволоку и потянула её вниз, второй рукой выхватывая из сумочки револьвер и всаживая по пуле в грудь поручику и помощнику.

Рёв гудка заглушил выстрелы.

– А теперь гони вперёд! – прокричала она, направляя ствол в лицо Захарычу. – Вперёд, я сказала! – рявкнула она, выводя старика из ступора, и одновременно блокируя дверь, чтобы не открыли снаружи.

Паровоз тронулся. Сначала медленно, потом всё прибавляя и прибавляя в движении.

В дверь застучали.

– Э, в машине! Ты чего творишь? – закричали снизу.

– Скажи, тормоз проверить надо. Мол, проедешь метров пятьдесят и назад вернёшься, – приказала она.

Захарыч вздрагивающим голосом слово в слово повторил сказанное.

– Стой! – закричали в ответ, почуяв неладное. – Без приказа не имеешь права двигаться!

За дверью под десятком ног громко хрустел гравий.

– Стой, сволочь, стрелять буду!

– Да, всё-всё! Останавливаюсь, не пали! – уже по собственной инициативе ответил Захарыч, выкручивая какие-то вентили и передвигая рычаги.

Через полминуты раздался первый выстрел, звякнуло, разлетаясь, стекло.

– Пригнись, старик! – приказала Вика. – И молись, чтобы никто гранату сюда не кинул.

Паровоз разгонялся всё быстрее. Пули стучали по его бортам, били стёкла. Осколки падали на красивое лицо Ергольского. Один, размером с семечко подсолнуха, лёг прямо посреди зрачка и, раскачиваемый тряской, противно задрожал. Вика отвела глаза.

В разбитом окне появилось усатое небритое лицо и Вика, не медля, выстрелила в него. Лицо исчезло.

– Быстрее, отец! – закричала она Захарычу. – Быстрее!

– Один хрен там стрелка в тупик положена! – закричал он ей в ответ. – Никуда мы отсюда не денемся.

– Стрелка не твоя забота, старый! – ответила Вика. – Ты разгони эту махину как следует. И за себя не бойся. Батька рабочих не убивает.

– Так ты от Номаха, что ли?

– От него. Ты разгони только.

Захарыч накидал в топку угля, подкрутил какие-то крантики. Оглянулся, Вики нигде не было.

Услышал выстрелы, глянул в тендер. Там на куче угля, перемазанная чёрным Вика стреляла с двух револьверов по бегущим к ней по крышам белякам. Захарыч посмотрел на лежащую рядом лопату, подумал, что наверняка смог бы в этом грохоте потихоньку подкрасться и оглушить девушку, но решил не искушать судьбу и принялся закидывать в пышущую жаром, ревущую топку новую порцию угля.

– Как же трясёт! Невозможно стрелять! – шипела Вика сквозь зубы, ловя на мушку успевших забраться на состав белогвардейцев. – Кажется, на лошади так не трясёт, когда по степи летишь…

Она стреляла, перезаряжала револьвер и снова стреляла.

– говорила она, посылая пулю за пулей в лежащих и двигающихся перебежками врагов.

Уголь скользил, осыпался под ногами.

Дерзкая вылазка пятерых, переодетых белогвардейцами, номаховцев застала врасплох охрану железной дороги. Щусевцы перебили часовых у стрелки, перевели её и, бросив лошадей, перебрались на поезд.