Игорь Малышев - Номах. Искры большого пожара

Щусь бухнулся на уголь рядом с Викой, глянул на её перемазанное чёрным лицо.

– Экая ты сегодня нарядная, – сказал он, делая первый выстрел.

– Стрелку перевёл? – вместо ответа спросила та.

– Обижаешь.

– Значит теперь наша задача блох посшибать, а собака добежит, куда надо.

– Точно, люба моя.

Некоторое время они перестреливались с беляками, одного или двух убили. Остальные, завидев вдалеке мост через Янчур, за которым начиналась территория, контролируемая Номахом, попрыгали вниз, в ковыль, типчак, сон-траву и маки.

– Вот и ладно. Покатались и будет, – сказал Щусь. – А то кондуктор придёт, не обрадуетесь.

– Получилось! Пятнадцать вагонов с боеприпасами! – восторженная, как гимназистка, воскликнула Вика. – Пятнадцать, Федя! Ну не молодцы ли мы?

– Молодцы, – ответил Федос, долго целуя её в губы и чувствуя, как углубляется и учащается её дыхание.

Захарыч, хмурясь, смотрел вперёд и то и дело, опасливо оглядывался на номаховцев.

Помощник машиниста лежал ничком, утопив лицо в собственной крови. На глазу Ергольского дрожал осколок стекла.

– Батька, хлопцы танк в плен взяли, – расплывшись в широкой, как Днепр, улыбке, выпалил с порога высокий мосластый боец.

– Не бреши, – искоса глянул Номах и снова вернулся к карте.

– Вот те крест! – подался вперёд боец всё с той же широченной улыбкой.

Номах бросил карандаш, порывисто поднялся, оправил ремни портупеи.

– Пошли! И смотри, если брешешь! Света не взвидишь.

– Ой, батька, я с четырнадцатого года воюю. Уже всякий свет повидал. И тот, и этот.

Аршинов, Щусь, Каретников, остальные члены штаба тоже задвигали с грохотом стульями.

– Где он хоть, танк твой?

– От Салтовки версты две будет.

– Это не тот, что Щуся под Текменёвкой, как зайца, гонял?

– Должно, он. Про других тут не слыхать было.

– Тогда откуда ж он под Салтовкой взялся? Там ведь и белых поблизости нет.

– Врать не буду, не знаю, – развёл руками солдат. – Но мы с хлопцами так кумекаем, что заблудился он. От своих отстал и заблудился.

– Отстал… Он что, кутёнок?

– Ну, не знаю. Может, в темноте не туда свернул. Может, сломался, а уж потом, когда свои ушли, починиться смог.

– Если б сломался, его подорвали бы и вся недолга.

– Что ты меня, батька, пытаешь? Я столько же, сколь и ты знаю.

– Так вы оттуда не вытащили никого, что ли? – Батька остановился, поглядел снизу вверх на бойца колючим взглядом.

– Нет, Нестор Иванович. – Улыбка сошла с мосластого загорелого лица. – Мы уж стучали, стучали, мол, выходите, не тронем. Не отвечают.

– Ладно, по коням. На месте разберёмся. Щусь, Задов, со мной, остальные тут.

Номах взмахнул затёкшими от долгой неподвижности руками, суставы звонко хрустнули.

– Как же вы его взяли-то, такого борова? – спросил батька, когда вдали показалась болотно- зелёная неуклюжая громадина.

– Так ему Шимка гусеню гранатой подорвал, он и встал.

– Годится. А скажи-ка мне, воин, почему он вас из пулемётов не посёк?

– Так у него, похоже, патроны вышли. Он как нас заприметил, дал пару очередей, да с тем и замолчал. Должно, думал, что мы струсим, уйдём, да только не на тех нарвался. А тут как раз и Шимка с гранатой: получай гостинец. С тех пор, как встал, так и молчит, ни выстрела.

– Для себя, поди, берегут, – подмигнул довольный Номах.

– А то для кого ж. Наружу теперь особо не постреляешь. Мы им все щели, откуда стрелять можно, деревянными пробками забили.

– Дело.

К танку подъехали, впрочем, с осторожностью. Неподвижная насупившаяся громадина не могла не внушать чувства опасности.

Номах сошёл с тачанки, подошёл к бойцам, стерегущим танк.

– Тихо там?

– Как в гробу, батька.

Номах обошёл танк по кругу, остановился у двери, огляделся в поисках щелей, из которых можно было бы выстрелить, постучал рукояткой зажатого в кулаке револьвера.

– С вами говорит командующий анархо-коммунистической повстанческой армии Нестор Номах. Предлагаю выйти и сдаться. Жизнь и безопасность гарантирую лично.

Он наклонил ухо к броне, но не услышал ни звука.

– Повторяю предложение. Ваш выход в обмен на гарантии безопасности.

Снова тишина.

– Слышно меня? Эй, в танке!

Он заколотил сталью о сталь. Броня отозвалась низким гулом.

Номах повернулся к бойцам.

– Там точно кто-то есть? Утечь не могли?

– От нас-то? Если только духом бесплотным, – охотно заверил его маленький, словно карлик, Шимка. – Как я ему ходилку перебил, так мы и обложили его кругом. Некуда им было деваться.

– Или, может, там и не было никого, а, орёл? – подковырнул бойца Номах.

– Как это, не было? А вёл кто? Стрелял? Не, такого быть не может, – сначала растерянно, а потом всё уверенней выдал тот.

– Ладно, ладно. – Батька успокаивающе поднял ладонь. – Щусь, он у тебя под Текменёвкой сколько народа положил?

– Да душ пятьдесят на тот свет переправил.

Батька нехорошо улыбнулся.

– Так что ж? Моего слова вам мало? – крикнул он в дверь и, снова не дождавшись ответа, заявил: – Тогда я снимаю свои гарантии.

Он последний раз стукнул рукоятью револьвера по броне.

– Молитесь, золотопогонные.

Оправил ремни, тряхнул головой и сквозь сжатые зубы произнёс:

– Дрова. Под днище, сверху, вдоль бортов. Засыпать его дровами и поджечь.

Три тачанки и ещё бойцов десять пешими несколько раз отправлялись к видневшемуся вдалеке лесочку и натащили кучу сушняка размером с хороший стог.

– Пока хватит. Но до темноты ещё сходить надо будет, – одобрил Номах. – И вот ещё что. Труба или прут железный найдётся у кого?

В одной из тачанок отыскался обрезок трубы полтора метра длинной, возимый неизвестно для чего и неизвестно с каких пор. Русский человек часто бывает бестолково и нерасчётливо запаслив.

– Дверцу им подоприте, – указал Номах на танк. – А то, чего доброго, ещё выйти захотят.

Мосластый и Шимка подставили камень, установили на него конец трубы, другим концом подпёрли дверь. Забили ногами, чтобы труба плотнее встала враспор.

– Сделано, – крикнули весело.

– Обкладывай дровами.

Когда огонь принялся лизать сухие бревёшки, Номах дал команду отойти шагов на сто от танка.

– Хрен его знает, ну, как там рванёт чего. Убьёт ещё.

– Чему там рваться? Ежли снарядам, так они б давно по нам пальнули.

– А если там ящик гранат, скажем? Или пять ящиков?

– Тогда ста шагов может и не хватить, – деловито согласился карлик Шимка.

– Ничего, хватит, – снял папаху Номах. – Коней распрягите, нехай пасутся. Тут и заночуем.

До заката оставался ещё час – полтора.

Майское солнце садилось в молодую, пахнущую резко и свежо, как малосольные огурцы, листву ближайшего перелеска.

Соловьи, дурея, изнывали по балкам. Далеко по округе разносились их раскаты и трели. Заслушаешься, и голова идёт кругом не хуже, чем от самогона.