Виталий Вээм - Медаль за отвагу. Том первый. В тени сомнения

Но сейчас мальчик с открытым ртом наблюдал, как сестра не спеша спускается по лестнице. Подол красного вечернего платья скользит по ступеням вслед за ней. В его разрезе то появляются, то исчезают стройные ноги, одетые в лакированные туфли на каблуках. Когда Мария стояла, сведя ноги вместе, платье повторяло изгибы фигуры, напоминающей песочные часы, на шее девушки поблескивало колье, которое Эн одолжила у Стоункирков и не обманула – колье гармонично сочеталось с всеобщим видом и придавало торжественности. Мария улыбалась, ее лицо сияло. Она кокетливо опускала глаза в долу, а затем медленно поднимала взгляд, будто позировала для фотокамер и вела себя как дива экрана, уставшая от постоянных фотовспышек, и они ее уже не отвлекают, но все же позволяла репортерам сделать пару хороших снимков.

Все эти приемы Мария научилась проделывать в детстве, когда они с Сайласом устраивали инсценировки концертов, так же как и сейчас – в гостиной. Тогда у нее еще не было своих песен, они исполняли общеизвестные народные композиции или сочиняли на ходу о том, что первое придет на ум. Дядя исполнял окопные песни с ярко выраженными реалиями сражений и всего того, чему пришлось стать свидетелем за то недолгое время, которое он провел на службе. Мария – светлые, романтические напевы о любви и о женщинах, которым по воле случая пришлось расстаться со своими мужьями, братьями, ушедшими на фронт. Когда их тексты сливались в один, получалась вполне интересная и ритмичная композиция для широкой публики, которая, если исполнить на радио, завоевала бы сердца своей трагичностью, но в тоже время и светлой надеждой в будущее.

Когда Мария дошла до самой нижней ступени, она остановилась, оглядывая всех присутствующих: дядя по обыкновению курил с аккордеоном на коленях, на табурете у подножия лестницы, Луиза стояла с камерой в руках, время от времени делала снимки, а Эн и Джонатан сидели на диване, не отрывая взглядов от Марии. Мальчик все так же изумленно сидел с открытым ртом, словно никак не мог узнать свою старшую сестру. Более того, он находился в неимоверном восхищении от ее образа. Глядя на него, можно было подумать, что в гостиной появился прекрасный женский персонаж одной из сказок, которые ему читали. Или прямо на его глазах фокусник вытащил кролика из пустой шляпы, а затем из нее вылетела стая голубей. Именно такой эффект восхищения возымело на него появление сестры от того, что он ни разу не видел ее прежде столь нарядной. В то время как Эн эвакуировалась на окраину Пембрукшира в дом Луизы, Джонатан еще не появился на свет. В те случаи, когда Мария приезжала погостить, он видел ее лишь в служебной форме или пижамах. Никогда не бывая в Лондоне, маленький Джон не подозревал, что сестра щеголяет в платьях и пышнее, в случае праздника или торжества.

– Смотри, Эн, будто бы ты… – Луиза хотела сказать «в молодости», но осеклась и оставила фразу недоговоренной.

– Да-а, этого не отнимешь, – шепотом ответила Эн.

– Я обниму ее, но позже…

Эн помотрела на Луизу, поняла, что та неправильно услышала слова, и тут же воспользовалась этим.

– Конечно, обними! Я считаю, что между вами не должно быть склочек.

Лучезарная Мария, подождав, когда в «зале» перестанут шептаться, ласковым голосом произнесла:

– Дорогие мои! Я исполню для вас одну из моих любимых песен. Но у нее пока нет названия. Прослушав, вы можете предложить варианты.

Окончив речь, она кивнула Сайласу, и гостиную стал наполнять медленный ритм аккордеона.

Сквозь ровный глубокий сон, сквозь беспамятную дымку житейских забот и забытья реальностью, издали, едва уловимо, стал доходить до слуха протяжный ноющий вой. Вой нарастал подобно волне и уже не позволял себя игнорировать, он стал громче, отчетливее, а затем пошел на убыль, но, до конца не умолкнув, начал накатывать вновь, вероломно вторгаясь в сознание. Первому вою стал вторить еще один, такой же жуткий и пронзительный. Теперь они вдвоем быстро набирали громкость, захватывая все пространство, каждый дюйм комнаты и, звуком как копьем, пронзили сознание. Мария неясно, в дремоте подумала: «Это наяву или снится?» – предпочтя второй вариант, повернулась на другой бок. Не раз она слышала этот ноющий вой в голове, когда на самом деле он не звучал. От него у девушки бежали мурашки, а иной раз – и холодок по спине.

Под окнами квартир, проехал автомобиль, непрерывно сигналя клаксоном, затем чуть дальше по улице раздался скрип его тормозов и хлопки дверей.

Лицом зарываясь в подушку от шума, Мария не желала оставить постель. Перспектива этого казалась самым худшим, что может произойти. Мысли бунтовали против желания спать. «Суета… Что за суета… Зачем?» И через момент слух пронзил короткий, еще более резкий гудок так же где-то вдали, но достаточно громкий, чтобы огорошить реальностью. В одночасье смысл происходившего рухнул на девушку, полностью вытряхнув из сна. Короткий, резкий – это фабричный гудок, а жуткий, протяжный – это сирены из репродукторов вопили уже в полную мощь.

Мария вздрогнула. О налете сирены оповещают незадолго до него, а сейчас времени и того осталось в обрез. Она, откинув одеяло, вскочила с постели в нижнем белье. Откуда в квартире взялся пес, Мария после тревожного пробуждения вспомнила сразу и подумала о том, что совершила глупость, но не ругала себя. Ретривер бегал по квартире, пугаясь громких незнакомых звуков. Он то суетно ходил по комнате, скуля, то вставал и лаял на окно с того самого момента, как сирены начали выть. До этого он тоже спал на коврике прихожей.

Мария подбежала к окну, оно было не зашторено. То, что открылось ее взору, было и пугающим, и завораживающим: за городом в устье реки, подобно люминесцентным лампам, вспыхивали белые лучи прожекторов. Разрезая ночную тьму и вонзаясь в небо, лучи плавно скользили по нему, собираясь в широкий пучок света. Затем словно отпрыгивали в разные стороны, тут же вновь собирались вместе, пересекая и скрещивая друг друга, освещали уже другой участок, не затянутый облаками. Кое-где довольно смутно, почти что призрачно, можно было выхватить взглядом очертания заградительных аэростатов, силуэтом похожих на зависшую в воздухе толстую рыбу. В большей степени своей обтекаемой формой с одной стороны, трехконусным хвостом – с другой, аэростаты напоминали Марии фугасную бомбу, точь-в-точь повторяя контуры. Низ всего вида, словно ожившего полотна сюрреалистической картины, загораживали здания города, местами разрушенного прежними бомбежками. На все на это Мария смотрела, пока надевала брюки и рубашку, висевшие на спинке стула. Ретривер быстро глядел то на нее, то на окно, не зная, что делать и как себя вести, он столкнулся впервые с такой ситуацией. Глядя, как девушка ведет себя – спешно и суетливо, он тоже суетился и лаял, а то смиренно ждал, переминаясь.