Виталий Вээм - Медаль за отвагу. Том первый. В тени сомнения

– Давайте, уходим, уходим.

Лицо парня, не паническое, но напряженное, оказалось прямо перед ней. Он схватил девушку за руку и стал увлекать за собой. В ожидании падения бомб парень вжал голову в плечи так, будто над ним замахнулись палкой, и он вот-вот ждет удара, но его все нет.

Самолеты уходили в сторону, а Мария и парень завернули за угол дома и прижались к стене, с опаской задрав головы. Разрывов бомб не последовало, самолеты с низким гулким жужжанием пролетели высоко над городом подобно рою злых пчел.

– Ну вот, что я и говорила, они летят куда-то в другое место.

Сотрудник гражданской обороны, молодой парень с широким лбом и большими от природы глазами, нахмурив брови, посмотрел на нее:

– Не был бы я так уверен, они пошли на разворот, говорю вам. От укрытия вам не отвертеться. Мисс?

– Лайтоллер.

– Лайтоллер. А имя?

– Мария.

– Я – Пит. И я должен вам сказать, что нельзя себя так вести. Вы подвергаете опасности себя и животное, идемте, провожу вас. Доверия к вам нет, теперь я должен лично убедиться, что вы дойдете до убежища.

– О, не беспокойтесь за нас, – Мария посмотрела на пса. Тот уже не гавкал, а вольно перемещался по улице и обнюхивал.

– И все же, – настоял парень. – Пройдемте, мисс Лайтоллер со мной.

Он снова настойчиво потянул девушку за руку с деловым, обязывающим выражением лица, без намека на флирт.

– Ладно, приставучий, идем.

Мария поддалась, не пытаясь освободить руку, последовала за ним. Она знала, где находится бомбоубежище, за углом параллельной улицы, и совсем не нуждалась в проводнике, но спорить уже не хотела.

– Это вам не шутки, знаете, сколько людей погибло.

– Об этом можете не рассказывать, Пит, – серьезно сказала Мария. – Мне пришлось насмотреться… в пожарной службе. Кажется, уже на пару жизней вперед.

– Но у нас только одна жизнь, – ответил парень с видом, будто вывел незримую истину.

– Мы можем общаться более свободно?

– Ладно, – он снова посмотрел в небо.

Самолеты летели своим курсом. По ту сторону города вспыхнули прожектора, и загрохотали орудия. Гул от моторов стих, и Пит решил, что можно не спешить, он сбавил шаг.

– Куда они летят? – Мария тоже перестала спешить. Идти в убежище не хотелось.

– Не знаю, – мрачно ответил парень, поправив каску. – А что же ты не на службе тогда?

– Я только сегодня вернулась в город, – Мария коротко свистнула псу, он далеко от них убежал. – Хотела несколько часов вздремнуть после дороги и надеялась, что сегодня обойдется без визга сирен. Мама еще в начале блица уехала в Уэльс – отец наказал. Я навещаю там ее и брата.

– А здесь, что же ты, одна живешь?

– В наш дом угодила фугаска еще в сороковом, и сейчас я живу в квартире Колдера. Она пустует, а родители его и сестра уехали в Ирландию. Замахнулись еще дальше, осели там, куда немцы вроде как неспособны долететь.

По лицу Пита Мария прочла, что он не имеет понятия, кто такой Колдер, но спрашивать он не стал.

– И ты все же ты возвращаешься в Лондон снова и снова? Но почему?

Мария пожала плечами и полностью остановилась.

– На службу. Да и за квартирой присматриваю. Возвращаюсь, и все тут. Уж если я над этим хорошенько задумаюсь, быть может, в следующий раз уже и не вернусь.

Парень согласно кивнул, в какой-то степени, найдя слова Марии резонными.

– А квартира твоя, ты говоришь, взлетела на воздух? Надеюсь, никто не погиб?

– Нет, к счастью, нет. Но этот день надолго врезался мне в память, и я часто слышу вой сирены, когда он не звучит. Понимаешь, о чем я? И вот сегодня сквозь сон я сначала решила, что это как раз один из таких случаев.

Воцарилась тишина: выстрелы зениток перестали грохотать, гул самолетов смолк, но отбой воздушной тревоги не звучал. Улицы оставались пустыми, погруженные во мрак. Точнее, силуэты других людей в темноте были не видны глазу, но стали слышны шарканье ног, покашливание и голоса. Пес скрылся из виду, и Мария предложила его поискать, на что Пит был согласен, желая подольше провести время в компании девушки.

– Он впервые в городе и первый день живет со мной. Привык не ограничивать себя стенами.

Вскоре пес сам выбежал на них, Мария попросила его держаться рядом. Не послушав, ретривер вновь скрылся за углом.

– Пусть гуляет, – сказала она. – Он не нападает на людей и полностью безобиден.

– Откуда он у тебя?

Мария рассказала, но, скрыв тот факт, что забрала ретривера без спроса, а также объяснила, что хочет использовать пса на службе. Пит спросил, почему Мария выбрала службу пожарным, и девушка рассказала ему все, как было, в этот раз ничего не утаив, не приукрасив. Она отвела пса в квартиру, дала еды и оставила мяч.

– Октябрьским днем сорокового года Брандмейстер был занят тем, что раздавал команды. В его жестах, словах и взгляде были заметны как серьезность намерений, готовность к действиям, так и сварливая издевка, присущая ему порой, и даже скептическая насмешка к моим стараниям. Но отчего тут же все это сменял заботливо-отцовский тон и добродушное выражение лица? Преследуя меня по пятам, он сыпал указаниями, он нависал надо мной, следил за каждым моим действием, приговаривая примерно так:

«Давай, Лайтоллер, быстрее его разматывай! Пламя не будет ждать, пока ты выспишься!»

Хоть мне и помогала Роялти Холлоуэй, девушка из вспомогательной службы, я тоже там была, пока не решила перейти в кадровую. Но то ли от пристального взгляда, то ли от того, что он стоял у меня над душой, у меня все валилось из рук. А Финли приговаривал, уперев руки в бока, и только в позе такой звезды шерифа ему не хватало: «Ты как сонная муха…», и все такое прочее. Реплики касались только меня, потому что Брандмейстер знал, что на карту поставлено многое, и от того, как я сейчас проявлю себя, зависит, останусь я на службе или нет. Но я глаз не сомкнула всю ночь. Как назло, меня валило с ног от усталости. В довесок ко всему резкий порыв ветра швырнул в лицо дым и мелкую пыль. Унимая слезы, поправляя вечно съезжающую на бок каску, я кричала про себя: «Какого черта!? И так сделаю все, что в моих силах!»

Но руки сами все делали словно без моего участия. Гул сверху заставил меня вскинуть голову. То же самое сделали Роялти и Брандмейстер. Небо было непонятно какого цвета, заходящее солнце, столпы черного дыма и сама синева небосвода придали ему такой оттенок, будто кисточки с краской разных цветов смешали в одном стакане. В лучах низкого осеннего солнца засверкала сталь, а жженые листья газет да искры пожаров не успели опуститься на землю еще с предыдущей бомбежки. Тут Брандмейстера словно бес подменил. Лицо его стало пунцовым от злости: «Что!? Вы совсем рехнулись!? Средь белого дня!?»

И вслед за его словами через два дома от нас фугаской оторвало от дома половину стены. Роялти ахнула, увидев, как градом посыпались зажигалки. Слышно было, как они, брякая, скатывались по пологим крышам на тротуар, как злобно шипели, готовясь излить из себя расплавленный термит. Мы стояли в тени больших самолетов, а Брандмейстер поносил их самыми бранными словами, которые только приходили ему на ум, позабыв о моем тактическом экзамене и шансе остаться в кадрах.