Ирина Филева - Демон государственности. Роман

На ту пору Россия чуть не четверть века не вела больших войн и расползлась по гигантским пространствам – от восточных берегов Балтики до Сахалина, от Заполярья до предгорий Памира и монгольских степей. Пять столетий назад московиты начали выбираться из лесов, собирать старые земли после нашествия ханской Орды, увлеклись и прихватили территории самой Орды за Уралом; потом со скучных равнин потянулись к морям, Балтийскому на западе и Чёрному на юге, далее будто по инерции докатились до арктических морей, до дальневосточного побережья Тихого океана, перекинулись через Берингов пролив, пошли на освоение сопредельных территорий, порой даже избыточных, как Аляска, в своё время проданная Америке. Жадно впитывая европейскую культуру и стремясь утвердить себя в евразийском пространстве, творили собственный самобытный мир.

Великодержавный демон государственности на время погрузился в мирную дрёму. В столице империи в тени идеологического древа самодержавия, православия и народности, как на дрожжах, росли банки, кредитные общества, торговые дома, церкви, фабрики и заводы. Здесь новые силы, энергичные, хваткие, талантливые, пробивались к жизни и к власти на смену вырождающейся аристократии. Но лишь поэты и провидцы, чуткие к манифестациям иных миров, в той или иной мере предчувствовали потрясения вселенского масштаба, до поры не проявленные в подлунном мире. Деловитый гул хозяйственного оживления время от времени сопровождался громкими покушениями революционеров-террористов на представителей власти, взрывами бомб и подспудными метафизическими раскатами, эхо которых отдавалось в поэзии декаданса и в стуке топора за сценой в чеховском «Вишнёвом саде».

Построенный на заре эпохи комфорта и практичности на одной из петербургских улиц, идущих от Невского проспекта, дом имел буржуазно-сдержанный, хотя не лишённый щеголеватости фасад чуть вытянутых пропорций с деталями и орнаментом в духе модерна, с ненавязчивым барельефом на античный сюжет на фронтоне. Не того мрачноватого, нагруженного тяжеловесным декором стиля, который несколькими годами позже был вызван к жизни запросами финансово-промышленных нуворишей, а весьма лаконичного по форме и функционального применительно к жизни. При сооружении дома использовали новые строительные и облицовочные материалы, уделяли повышенное внимание вопросам удобства, гигиены, присутствию солнечного света. Здесь были устроены поместительные, комфортабельные квартиры с электрическим освещением, хорошей системой вентиляции, просторными ванными комнатами и двумя ватерклозетами. Дом предназначался для сдачи в наём респектабельной публике с достатком. Этим стенам ещё предстояло вместить человеческие судьбы и летопись эпохи.

Помощник управляющего домом, нанятый для присмотра за порядком и исправностью систем здания, въехал с молодой женой и дитём в квартиру в верхнем этаже, когда там всё ещё достраивали. Происходило его семейство то ли из обедневших беспоместных дворян, то ли из разночинного сословия и только-только перебралось в Санкт-Петербург откуда-то из-под Бологого. Накануне отъезда к новому месту службы мужа, пакуя вещи, Анастасия Андреевна с трепетом в сердце думала о столице. И все-таки на глаза наворачивалась невольная слеза при взгляде на их разобранное незатейливое гнёздышко, где доселе жилось довольно однообразно, зато мирно и покойно, и где родился их первенец. А теперь вот со вторым ребёнком под сердцем пришло время покидать родные пенаты. Тайком от мужа подхватила берестяное лукошко размером с лапоток, подошла с иконкой в руках, ломтём хлеба с солью в угол к печке, прошептала на простонародный манер приглашение соседушке домовому переехать на новое место: «Дедушка домовой! Прошу твою милость с нами на ново житьё; прими нашу хлеб-соль, мы тебе рады, только мы пойдём дорогой, а ты стороной…». Он обычно без приглашения пойти не может, а ведь без домового-то дом держаться не станет; семью, не позвавшую его, ждут несчастья на новом месте. Не покидать же его в старом доме, где он будет плакать и выть по ночам!

Увидь супруг – засмеял бы, застыдил за дикарское суеверие, неуместное в век столь далеко ушедшего прогресса. А чем, спрашивается, лучше естественнонаучные воззрения, которых придерживается он, – эти противоречивые и во многом условные попытки объяснить творение? Придут потомки – и объявят предыдущие учёные теории сущей нелепицей, достойной осмеяния, и нарисуют вместо них совершенно другую картину мироздания. А то, глядишь, обнаружат доселе неведомые и не сквозившие в учёных трактатах виды энергии, некие особые излучения, и, согласно науке, систематизируют домовых в схемах по каким-нибудь видам и подвидам. А рассудочный материализм станут считать ошибочным отсталым мировоззрением. Она, конечно, не сама додумалась – просто слышала рассуждения в этом духе от своей кузины. У той была знакомая дама в Санкт-Петербурге, которая интересовалась новомодным теософским учением и присутствовала при спиритических опытах. Кузина говорила, что даже далёкие от цивилизации племена, затерянные в экваториальных джунглях или рассеянные в заполярных снегах разных континентов, имеют понятие о сверхматериальной природе мира и передают сведения через поколения в мифологических символах, наряду с примитивными религиозными представлениями. Дикари чувствительнее к вселенским ритмам, чем обусловленные цивилизованными понятиями обыватели. Материалисты в подавляющем большинстве своём испорчены однобоким образованием и страдают высокомерием недоучек. Познакомившись с просвещением чуть ближе, чем простая публика, они начинают мнить себя посвящёнными в тайны природы, а свои относительные познания – неоспоримыми истинами. Вера в научно-технический прогресс заменяет им религию. Они тщеславны, как выскочки, занявшие своё место не по праву. А людей воистину высокообразованных, мудрых и чистых сердцем, отличает смиренномудрие. Оттого больше других религиозны люди или совсем простые, или великие учёные.

Анастасия Андреевна была совершенно уверена, что это их домовик оставил два чётких, сходу приметных отпечатка ладошек на белой занавеске в светёлке для гостей, словно кто-то вытер пыльные лапки. Светёлка-то простояла всю зиму запертой на замок, и ключ из своей связки на поясе хозяйка никому не давала, а слой пыли за изразцовой печкой выглядел как будто потревоженным. Из семейства проказничать эдаким образом было просто некому и, кроме того, фаланги детских или изящных женских пальчиков малость не вписывались в оттиск загадочных четырёхпалых конечностей на занавеске – сама пробовала приложить свои ладошки так и эдак. У человека средний палец на руке длиннее остальных, тогда как на занавеске три пальца были равной длины на обоих отпечатках, а от мизинцев, как-то затейливо вывернутых, остались жирные точки. Вот и кузина говорила, что домовые могут иногда материализоваться из тонких измерений, причём, материализация начинается с конечностей. В народных байках рассказывалось, что домовые оберегают своё хозяйство, как могут, хотя порой позволяют себе более или менее невинные простецкие шутки. Однако молодая женщина считала глубоко несправедливыми поклёпы и небылицы, которые дремучие ханжи возводят на этих маленьких шаловливых существ. «Иннокентий, должно, предупреждает о переменах, да о себе напоминает, самым что ни на есть очевидным образом. Уж не к переезду ли?» – ни с того, ни с сего тогда подумалось ей. И, действительно, через полгода, по осени, муж пришёл со службы и сообщил, что его бывший соученик по реальному училищу, у которого в Санкт-Петербурге служба связана со строительными подрядами, приискал ему место с квартирой.