Алексей Толстой - Драматическая трилогия (сборник)

Казни меня – но я у ног твоих

(становится на колени)

Тебя молю: тобою лишь одним

Русь держится – не захоти теперь

Поколебать ее к тебе доверье!

Не отвращай напрасно от себя

Любви народа!

Иоанн.

Кончил? Ободренье

Мое пошло тебе, я вижу, впрок,

И дерзок ты воистину немало!

Мою ты видя милость над собой,

Конечно, мнишь, что я для руководства

Тебя держу? Что ты ко мне приставлен

От земства, что ль? Хулить иль одобрять

Мои дела? И можешь гнуть меня,

Как ветер трость? Достойно смеху, право,

Как всем бы вам со мной играть хотелось

В попы Сильвестры! На твоих губах

И молоко в ту пору не обсохло,

Как я попу Сильвестру с Алексеем

Уж показал, что я не отрок им!

По моему с тех пор уразуменью,

Как прибыльней для царства моего,

Так я чиню и не печалюсь тем,

Что́ скажет тот иль этот обо мне!

Не на́ день я, не на́ год устрояю

Престол Руси, но в долготу веков;

И что́ вдали провижу я, того

Не видеть вам куриным вашим оком!

Тебя же, знай, держу лишь для того,

Что ты мою вершишь исправно волю;

А в том и вся твоя заслуга. Встань —

На этот раз тебя прощаю – впредь же

В советчики не суйся мне! Посла

Ты пригласишь и принесешь мне завтра

Его последний уговор!

(Уходит в другую дверь.)

Годунов (один).

Он прав!

Я только раб его! Предвидеть это

Я должен был! Иль я его не знал?

Я поступил как женщина, как мальчик!

Я как безумный поступил! Вот он,

Тот путь прямой, которым мне Захарьин

Идти велит! На первом он шагу

Мне властию царёвой, как стеною,

Пересечен! Для блага всей земли

Царицу защищая, я с ней вместе

Спасал Нагих, моих врагов исконных,

Которые теперь же, в этот час,

Ведут совет, как погубить меня, —

Я был готов их пощадить сегодня,

Лишь только б царь не потрясал Руси!

И вот исход! Легко тебе, Никита

Романович, идти прямым путем!

Перед собой ты не поставил цели!

Спокойно ты и с грустью тихой смотришь

На этот мир! Как солнце в зимний день,

Земле сияя, но не грея землю,

Идешь ты чист к закату своему!

Моя ж душа борьбы и дела просит!

Я не могу мириться так легко!

Раздоры, козни, самовластье видеть —

И в доблести моей, как в светлой ризе,

Утешен быть, что сам я чист и бел!

(Уходит.)

Шуйский, Мстиславский, Бельский, Михайло Нагой и Григорий Нагой сидят у стола за кубками.

Шуйский (наливая им вино).

Прошу вас, пейте, гости дорогие!

Во здравие Бориса Годунова!

Ведь он-то в Думе дело порешил!

Гости пьют неохотно. Мстиславский не пьет вовсе.

Что ж, князь Иван Феодорыч? Иль, может,

Не нравится тебе мое вино?

Не выпить ли другого нам, покрепче?

Мстиславский.

Нет, князь, спасибо. Не вино, а здравье,

Признаться, мне не нравится.

Шуйский.

Что так?

Про Годунова, князь, ты пить не хочешь?

Да вот и вы поморщились, бояре;

Иль он вам не́люб?

Мстиславский.

Выскочка! Татарин!

Вишь, ближним стал боярином теперь!

Бельский.

А мы, должно быть, дальние бояре!

Михайло Нагой.

Всем сядет скоро на́ голову нам!

Григорий Нагой.

Нет, он не сядет – он уже сидит!

Шуйский.

Помилуйте, бояре, Годунов-то?

Его насильно ставят выше нас,

А он и сам не рад! Он нам всегда

И честь как должно воздает, и в Думе

Готов молчать иль соглашаться с нами!

Михайло Нагой.

Да, к этому вьюну не придерешься!

Поддакивает, кланяется, бес,

А все-таки поставит на своем!

Шуйский.

Ну, этот раз ему за то спасибо!

Бельский.

Да этот раз не первый, не последний.

Покойный Сицкий правду говорил:

Он всех нас сломит!

Михайло Нагой.

Да – коль мы его

Не сломим прежде!

Григорий Нагой.

Как его сломить?

Бельский.

Кой-что шепнуть мы про него могли бы!

Мстиславский.

Да нам-то не поверят. Он же нас,

Как Сицкого, одним словечком срежет!

Михайло Нагой.

Нет, так нельзя; а можно бы иначе —

Да, вишь, князь Шуйский за него стоит!

Шуйский.

Я? За него? Да что ж он мне, бояре?

Он мне ни кум, ни шурин, ни свояк!

Я лишь сказал, что он хлопот не сто́ит!

Бельский.

Ну, слеп же ты!

Шуйский.

Нет, я не слеп, бояре!

Когда б дошло до дела, вы бы сами

Раздумали!

Бельский.

Нет, этого не бойся!

Мстиславский.

Уж друг за друга мы бы постояли!

Григорий Нагой.

Готовы крест на этом целовать!

Шуйский.

Эх, вам охота даром в петлю лезть.

Бельский.

Ну, князь, прости мое худое слово:

Ты слеп как крот, и первого тебя

Татарин этот выживет как раз!

Шуйский.

Ты думаешь?

Бельский.

Да уж наверно так!

Шуйский.

Ну, коли так – тогда другое дело!

Бельский.

Так ты согласен?

Шуйский.

Что ж мне одному

Быть против всех! Пожалуй, я согласен —

Да как же дело-то начать?

Михайло Нагой.

А вот как:

Теперь у нас везде, по всей Руси,

Поветрие и хлебный недород.

Уж были смуты: за Москвой-рекой

Два бунта вспыхнуло. В такую пору

Народ озлоблен; рад, не разбирая,

Накинуться на первого любого.

От нас зависит время улучить

И натравить их в пору на Бориса!

Григорий Нагой.

Оно б недурно! Пусть бы нас народ

Избавил от него – мы в стороне!

Мстиславский.

Да, в стороне! А как поднять народ?

Ведь не самим же нам идти на площадь!

Михайло Нагой.

Вестимо, нужен верный человек!

Бельский.

Или такой, которого бы мы

В руках держали непрестанным страхом!

Мстиславский.

А где его достать?

Шуйский (отворяя дверь в другой покой).

Войди, Данилыч!

Входит Битяговский.

Вот он, бояре, кто теперь нам нужен!

Я с ним уж говорил – он рад служить.

Общее удивление.

Бельский.

Так ты… Ну, князь, признаться, удивил!

Григорий Нагой.

Перехитрил нас! Нечего сказать!

Мстиславский.

А пил еще здоровье Годунова!

Шуйский смеется.

Михайло Нагой (указывая на Битяговского).

Так он берется сладить это дело?

Но кто же он? Его нам надо знать!

Шуйский.

Он из дворян: Михайло Битяговский.

Прошу любить и жаловать его;

Он нас не выдаст!

Бельский.

Князь, конечно, ты

Нам доказал, что ты хитрить умеешь;

Мы положиться можем на тебя;

Но все ж дозволь, в таком опасном деле,

Тебе не в гнев, ему не в осужденье,

Спросить тебя: чем отвечаешь ты?