Арнольд Гиллин - Синг-Синг

Впрочем, начальство тюрьмы Синг-Синга не так жестоко обходится с женским элементом «Крепкого места», так как женщинам-узницам даны некоторые льготы, а главное, большинство заключенных женщин не содержатся в абсолютном одиночном заключении. Они сходятся вместе или вернее партиями на работы. Только тяжкия преступницы содержатся в одиночных камерах. Мущинам-каторжникам живется в Синг-Синге куда тяжелее чем «счастливым» дщерям первой грешницы. Надзиратели и сторожа тюрьмы обязаны быть если не жестокими, то очень строгими и недоступными к таким просьбам или требованиям которые ни в каком случае не могут быть удовлетворены.

Начальство тюрьмы не балует заключенных и частыми дозволениями свидания с родными и знакомыми. Те же заключенные у которых нет родни принуждены молчать в полном одиночестве. Редко с ними разговаривают сторожа (и то в крайних необходимых случаях), врачи и духовник-настоятель тюремной часовни.

При вступлении каждого невольного «гостя» в тюрьму ему вручается Евангелие, альманах и печатные правила тюрьмы: в последнем издании каторжник знакомится с теми параграфами дисциплинарного устава которые учат его как следует жить и вести себя в «Доме вечного молчания». В известные сроки и дни гостям (и то лишь отличающимся примерным поведением) раздается бумага, конверты, перо и чернила чтоб они могли писать родным… только близким кровным родственникам. Письма эти, понятно, проходят особую инстанцию тюремной цензуры, инспекторского надзора. Все домашния необходимые черные работы исполняются каторжниками поочереди. Никто по принципу не избавляется от физического труда; даже и слабые преступники, неспособные к тяжелому каторжному труду, вынуждены ежедневно исполнять легкия подходящие работы. Не работай такой слабосильный узник, ему пришлось бы не долго сохранить свои умственные способности. Труд развлекает арестантов, заставляет их временно забываться и привыкать к подобной жизни, строгим порядкам и оригинальному быту среди могильной тишины. В начале, когда каторжник только-что вступил в тюрьму и его приучают к ремеслу, он имеет случай поговорит с тем мастером-ремесленником который обучает его. Но мастера эти так выдрессированы сами что редко обращаются с вопросами к своим ученикам, и если что объясняют, то коротко и сжато насколько это необходимо в виду практической цели: быстро заставить ученика понять то что следует безо всяких лишних словоизвержений и болтовни. Как радуются за то каторжники когда наступает воскресенье и их ведут гуськом в церковь и часовню. Там они по крайней мере слышат слова проповеди пастора, а также дружное пение под орган всех заключенных, которые войдя, в церковь занимают каждый свое место. Места закрытые, так что ни один каторжник не видит другого.

Статистика и время доказали что немногие бывшие каторжники-пансионеры этой тюрьмы попадали в нее вторично… Видно по всему что первый курс каждого бывшего «гостя» Синг-Сингской гостиницы вполне отрезвлял многих преступников. Но бывали конечно и такие случаи когда озлобленные до мозга костей и в корень испорченные преступники возвращались в «Дом вечного молчания» и, надо сказать, прехладнокровно и без страха. Но с тем уже чтобы никогда не выходить оттуда.

В просторной и светлой инспекторской комнате тюрьмы Синг-Синг, за письменным столом сидел в удобном кожаном кресле мущина лет шестидесяти, выше среднего роста, с сериозным худощавым лицом, которое было украшено большою черною бородой с сильною проседью. Это был инспектор «Дома вечного молчания,» отставной полковник Эльстон. Пред ним на столе лежал разграфленный лист, на котором крупным красивым почерком были написаны разные отрывочные слова и цифры. Насупив густые брови и поглаживая левою рукой красивую бороду, инспектор взял красный карандаш и черкнул раза два по одной из многочисленных цифр которые красовались на бумаге. Цифра эта была 36. Посмотрев на большие стенные часы системы Waltham, мистер Эльстон протянул руку к электрическому звонку, приделанному к столу. Прошла минута, и в инспекторскую комнату вошел один из приставов (usher) тюрьмы или вернее главной центральной «станции» Синг-Синга.

Инспектор обратился к вошедшему со словами:

– В шесть часов и восемнадцать минут пополудни истекает срок нумеру тридцать шестому; сегодня исполнилось ровно двадцать лет с того времени как он был водворен к нам в качестве гостя. Поручаю вам, Логан, сообщить нумеру тридцать шестому что он свободен; впрочем, он наверно и сам знает что сегодня наступил день его освобождения. Идите и приведите № 36 ко мне ровно чрез час, то-есть в три часа.

– Будет исполнено, сэр, отозвался Логан, один из старейших приставов тюрьмы.

– Велите клерку гардеробного отделения приготовить одежду № 36, а казначею скажите чтоб он к трем часам свел счет свободного гостя и вручил мне его сбережения.

По уходе Логана, инспектор тюрьмы подошел к большому шкафу; выдвинув один из боковых ящиков, над которым красовалась буква М, он вынул оттуда небольшой пакет и положил его на письменный стол. Стенные часы пробили два. День был воскресный, и по всей тюрьме господствовала необыкновенная тишина, так как в этот Божий день каторжникам дается полнейший отдых. Сторожа (warden) тюремных корридоров (sections) тоже отдыхали или читали газеты, соблюдая обычную воскресную послеобеденную сиесту. По воскресеньям «гости» Снаг-Сингской «гостиницы» обедают ровно в час пополудни, вслед за окончанием богослужения в тюремной церкви. В такие дни заключенным подается обед по особому меню: вкусный суп, ростбиф (cornbeef) с вареною кочанною капустой, белый хлеб и mince pie. [4] Сладкий пирог из рубленого мяса, слив и изюма. При этом гостям дается в волю пить неизбежную в Американской республике воду со льдом (ice water). После обеда молчаливый клерк-библиотекарь тюрьмы с помощью сторожей раздает по кельям газеты, журналы и душеспасительные книги и брошюрки. Последние поставляются тысячами экземпляров бесплатно от имени разных благотворительных обществ в Нью-Йорке, Бостоне и Филадельфии.

Погруженный в думы и всегда сосредоточенный, мистер Эльстон ходил взад и вперед по своей конторе (office), единственным его развлечением в такие минуты была привычка постоянно разглаживать бороду, придававшая ему особенно внушительный вид, характеризующий вообще людей неразговорчивых. Про мистера Эльстона можно смело сказать что он мало говорил и то только что нужно. Уединенная жизнь в тюрьме и ответственная должность инспектора в течение двадцати пяти лет (до назначения инспектором тюрьмы мистер Эльстон занимал должность тюремного суб-инспектора, который обязан дежурить ночью) наложили особенную печать на лицо и фигуру статного Американца, который, как говорится, поседел на службе в этих мрачных стенах.