Арнольд Гиллин - Синг-Синг

Был чудный летний вечер. Дневная жара спала, и на большой дороге царствовала тишина. Гудзон тихо протекал у подножия горы в яркой и сочной зелени берегов. Эти берега и гору обливало багровыми лучами заходящее солнце, и вся местность казалась покрытою прозрачным розоватым флером. Роскошная растительность сияла изумрудно золотистым отливом. Легкий, прохладный ветерок, поднявшись с широкой реки, освежал всю окрестность, нежно колыша зеленое море растительности вдоль холмистых кручей. Мириады блестящих мошек и целые тучки назойливых москитов резвились и напевали свои однозвучные песни в тихом поднебесном пространстве. Гудзон величаво тянулся атласною темносинею лентой, теряясь в туманной дали… Все в природе казалось утопало в какой-то истоме, пташки и те замолкли, и над зеркальною поверхностью реки изредка неслись в погоне за вечернею добычей лишь крикливые чайки.

Обогнув по извилистой тропинке гору и оставив за собою мрачную возвышенность на которой расположена тюрьма Синг-Синг, путник должен непременно выйти на большую дорогу ведущую на юг к Нью-Йорку. Дорога плотно прилегает к реке, ширина которой здесь достигает четырех миль. На пути к американскому Вавилону, к «царственному граду», немного в стороне от большой дороги навалена большая груда крупно разбитых камней, которую огибает нисенькая, серая, деревянная решетка с удобными дерновыми скамьями для прохожих. Предание говорит что под этою грудой мшистых камней сквозь которые местами пробивается мелкая мохнатая зелень, похоронен славный вожд и краснокожий воин племени Ирокезов по имени Аколатох (могучий человек), первым падший в битве с Англичанами в 1609 году. В том же году знаменитый английский мореплаватель Генри Гудзон предпринял путешествие с целью открыть исток реки получившей его имя. Оригинальная, без малого трехсотлетняя могила краснокожого вождя служит теперь местом отдыха для тех кто pedibus предпринимает прогулку из Нью-Йорка с целью осмотреть живописную местность и знаменитое здание «Крепкого места». В конце прошлого столетия и в начале нынешнего все обозы ходившие по торговому тракту в Нью-Йорк стягивались на ночь к могиле Индийца для привада. После отдыха обозных людей, как-то: фермеров, кустарей, эмигрантов-рабочих, пастухов или вернее погонщиков (cattleboys) и обозных лошадей, на заре весь караван отправлялся в Нью-Йорк. Так было до 1818 года. Позже, когда местность около могилы Индийца заселилась и не вдалеке пролегла большая шоссейная дорога, обозы, минуя излюбленную стоянку, разбивали бивуак на ночь у подножия небольшой горы Синг-Синг-Гилла, над которою теперь тянется главная арка большего водопровода. Чудные вековые ольхи, которые некогда покрывали своею тенью могилу Аколатоха, давно уже срублены сеттлерами этого райского уголка в первые годы вашего практического века. Срубленные деревья пошли на дрова или на материал для какого-нибудь блокгауза. Из нескольких десятков сеттлеры пощадили одну молодую ольху, которая потом лет десять еще украшала могилу Индийца. Буря сломила и это дерево. В пятидесятых годах, шоссейные рабочие и каменщики вздумали огородить могилу деревянною решеткой, снабдили ее дерновыми скамьями и покрыли их тонкими, гладко-выстроганными досками, безо всякой окраски. Теперь доски эти окрашиваются в самые яркие цвета, что конечно не гармонирует с мрачным фоном могильной груды.

По воскресеньям, когда благочестивые фермеры, их работники, а также и местные дачные жители стряхивают с себя будничную суету, могила Индийца посещалась массой людей, которые любовались оттуда прелестною панорамой вдоль обоих берегов Гудзона. Многие из этих туристов, фланируя по берегу, шли потом освежаться и подкрепляться в таверну Джо Сниффа, местного ресторатора и буфетчика (barkeeper). Таверна Сниффа носит громкое название «отеля», а вычурная вывеска, украшенная женскою фигурой под пальмовым деревом с одной стороны, биллиардом, киями и шарами с другой, снабжена оригинальною надписью Счастье и отдохновение прохожого. Для характеристики самого хозяина таверны, Джо Сниффа, можяо прибавить что он когда-то отсидел пять лет в другом, не собственном, а Синг-Сингском отеле, и по выходе оттуда, не долго думая, взял да и открыл это заведение куда нередко хаживали нижние административные чины «Крепкого места». Таким образом бывший каторжник Снифф сделался самым популярным трактирщиком между Нью-Йорком и Синг-Гиллом. Таверна Сниффа имела то удобство что содержатель её устроил в своем «отеле» пять-шесть коморок, которые отдавались в наем для ночлежников. Здесь нередко ночевали по пути в Нью-Йорк только-что выпущенные на свободу «гости» Синг-Сингского «отеля». Сметливый и опытный Снифф всегда узнавал их среди своей трактирной толпы, во узнавая кого-либо из «гостей» Синг-Синга особым нюхом или инстинктивно, Снифф никогда не подавал виду что открыл естественное инкогнито того или другого не в меру молчаливого ночлежника. Подобных гостей Снифф никогда не обсчитывал, а напротив был с ними очень любезен и внимателен. Молва о добродушии и деликатности Сниффа, разумеется, проникла сквозь массивные стены тюрьмы, так что большинство бывших обывателей «Крепкого места» считали как бы долгом погостить сперва у «молодчины Джо», а потом уже направляли свои столы к Нью-Йорку чтоб в шумном водовороте американского Вавилона начать другую честную жизнь или снова погрузиться в темную деятельность преступника-рецидивиста. «Молодчина Джо» терпеть не мог рецидивистов, и как-только являлся таковой под кровлей «Счастья и отдохновения прохожаго», деликатный и добродушный хозяин сухо заявлял что все «аппартаменты отеля» заняты. В душе добрый малый не мало гордился тем что не сделался рецидивистом и что Небо охранило его от дальнейших преступлений, несмотря на то что Джо Снифф когда-то подавал большие надежды в этом направлении. В тот день когда из Синг-Синга был выпущен после двадцатилетнего заточения Чарлз Мортон, в таверне Сниффа, как говорится, не было ни одной кошки, а случилось это потому что все население Синг-Гилла и его окрестные дачники находились в открытом поле Ионкерс-плез, где в этот день и вечер собрались «лагерем методистиские паломники», которые ежегодно летом сходились на раввине Уонкерс-плез со всех концов Нью-Йоркского штата обсуждать дела и молиться громадною толпой, иногда толпой до двадцати и более тысяч паломников обоего пола, кроме детей. Лагерь богомольцев был расположен на расстоянии пяти миль от таверны Сниффа, из нисеньких окон которой можно было видеть могилу Индийца. Не более ста сажен отделяли могилу от трактира «молодчины Джо». Митинг методистов был назначен с 4 часов дня до полуночи, а в полночь начиналось ночное бдение.