Екатерина Мурашова - Должно ли детство быть счастливым?

В этом месте я уже понимала, что будет дальше, и с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться.

Когда Евгений Григорьевич встретил «несчастного мальчика из жестокой семьи» на том же месте в то же самое время дня в третий раз, он просто проследил за ними (еще во второй раз он понял, что мальчиков на самом деле двое, хотя попрошайничает только один) до парадной и увидел, на какую кнопку нажал маленький мошенник.

И вот пришел. «Если это не семейный креатив, то мне кажется, что вы должны знать», — так он закончил свой рассказ. Несчастной матери оставалось только поблагодарить внимательного прохожего, который открыл ей глаза на ее собственного сына.

— А как же они до такого додумались? — спросила я. — Я думаю, реальный случай…

— Да, так и было, — кивнула женщина. — Гарик действительно потерял деньги и плакал возле магазина, Александр стоял рядом, и он же вступил в диалог с сочувствующей женщиной и взял предложенные ею деньги.

— Чей креатив? Гарика или Саши?

— Александра. Этого ни один из мальчиков не отрицает. Гарик — моральная поддержка, ну и деньги вместе тратили, конечно. Мой неоднократно предлагал Гарику тоже попробовать, но тот так ни разу и не решился. Причем Гарик предлагал просить больше (например, двести рублей) и реже, но мой (типа психолог!) сказал, что сто рублей одной бумажкой — очень правильная и удобная сумма; вот если бы была бумажка в двести рублей… Максимальный его заработок в день был одна тысяча триста рублей. Вот вы в поликлинике сколько в день зарабатываете?

— И что же было потом, после визита Евгения Григорьевича? Что услышал Александр?

— Мы все (включая старшую дочь) сначала впали в ступор, а потом напали на него как цунами на берег Индонезии. Что мы тогда орали, я даже не помню. Вряд ли это были «я-послания», если вы об этом. Хотя «я-послания» наверняка тоже встречались.

— А он?

— Отряхнулся, поплакал (и что нам с этих слез после того рассказа), заверил нас, что «все понял и больше так никогда не будет». А что мы могли? Ему тогда только что исполнилось восемь лет!

— А теперь?

— Он подрос, учел все ошибки. Метро. Знаете, там бывают такие боковые скамейки возле эскалаторов или посередине платформы? Чаще всего людям даже останавливаться не надо. Дают сто рублей прямо те, кто рядом на скамейке сидит. Я нашла у него карту. Он отмечает даты, часы и станции, чтобы чередовать и не попасться — милиционеру или еще какому-нибудь Евгению Григорьевичу.

— Как вы узнали?

— Случайно. Его узнала моя коллега по работе. Он ее не узнал. Она дала ему сто рублей и сказала: а вот теперь поехали домой, к жестокой маме и пьющему папе. Он пытался увернуться, но у нее железная хватка…

— Послушайте, а как же вы все-таки не замечали, что у него столько денег? Он же совсем маленький. Сладости, новые вещи? Он что, их не тратит? Копит? На что?

— Да, я бы не удивилась, если бы выяснилось, что у него есть сбережения, — горько признала женщина. — Плюс он покупает сладости и сразу аккуратно съедает. Аттракционы в парке Победы. Вещей новых мы не замечали. Еще он говорил, и Игорь подтвердил, что иногда он по сто рублей переводит больным детям из интернета, обычно ровесникам…

— С ума сойти…

— Вот именно! — женщина наконец достала из пачки платок. — Что нам делать? Привязать его к батарее? Перевести в другую школу? Мне бросить работу и контролировать каждый его шаг? Но ведь это всё не поможет…

— Давайте-ка я с ним поговорю…

Александр оказался белобрысым и показательно покаянным:

— Я знаю, что я поступал нехорошо. Я все понял и больше так никогда не буду…

— Да ладно тебе развешивать лапшу на моих ушах. Ничего ты вообще не понял и будешь при первой же возможности. У тебя просто некая штука не отросла, или ты без нее родился. Ну, знаешь, как некоторые люди слепыми рождаются или без ноги.

— И что это такое у меня не отросло? — подозрительно спросил мальчик.

— Да я и сама не знаю, как это назвать. Потому что у тебя, очевидно, все нормально и с мозгами, и с эмпатией. А вот понимания, что вот так вот мошенничать нельзя, — нет и взять неоткуда. У твоих родителей есть, и у сестры есть, и у меня есть, а у тебя — нету. Не отросло… Но ты не расстраивайся очень-то. Ты не один такой. Мошенников много — и есть, и всегда было. В том же инете. Да и в жизни тоже. И в тюрьмах, и вообще преступники: ты ж понимаешь, убийц, там, и разбойников — их же мало, слава богу, мошенники — основная масса.

— А Гарик? — заинтересованно спросил Александр. — У него есть?

— У Гарика хотя и слабенькое, но есть. Отросло. Ему и денег хотелось, и все понятно, как сделать, и ты его друг, и он тебя не осуждал ни разу, но вот все-таки не смог через себя переступить и сам смошенничать.

— Так, может, он забоялся просто?

— Гарик — трус?

Александр честно подумал и помотал головой.

— Нет, Гарик не трус. Нет.

— Вот видишь. Значит, есть, отросло.

— А у меня может еще отрасти?

— Не знаю. Честно, не знаю. Но ты можешь научиться вести себя так, как будто оно есть. Ты же знаешь как? — Александр кивнул. — Тут сразу два шанса: может, ты как бы привыкнешь и вообще забудешь, что его нету. А может, оно и вправду вырастет на том месте, которое ты для него оставишь.

— Ага, я понял. Попробую.

— Удачи тебе! — от души пожелала я.

Я редко советую родителям перегружать детей дополнительными занятиями, а тут не пожалела красок и посоветовала матери загрузить невероятно все-таки смышленого пацанчика по самое не могу: театральный кружок и решение нестандартных задач — обязательно, все остальное — по желанию и возможности.

Намедни вела семинар для студентов-психологов, и там меня укорили: дескать, вот у вас уже огромный практический опыт, вы пишете для подростков, родителей, бабушек, иногда даже дедушек упоминаете, а практически ни с чем не обращаетесь к специалистам, ничем с ними не делитесь. А их (специалистов) ведь сейчас пруд пруди, многие работают с семьями, с детьми, с подростками, и многие практику только еще начинают и за любую наметку были бы благодарны. И ведь наверняка же у вас есть какие-нибудь личные приемчики, которые были бы полезны. Что вам, жалко поделиться?

Вечером я задумалась. Ну разумеется, мне не жалко. Ни капельки. Но только ведь я совсем не теоретик и в категориях «приемчиков» о своей работе фактически никогда не задумывалась.

А надо? Мне сказали: да. Я подумала. И вспомнила про «тарелку супа». Полезная, на мой взгляд, вещь. Не только для специалистов, но и вообще.

Почти все люди любят классифицировать, раскладывать по полочкам. Это помогает справляться с многообразием мира, упрощает, конечно, но дает хоть какие-то ориентиры. К тому же иногда помогает узнать что-то и о себе. В человеческом онтогенезе есть даже специальный этап (лет 10–12), когда дети просто обожают всяческие классификации и охотно их придумывают, узнают, заучивают, обмениваются ими и т. д. Те люди, которые сами не классифицируют, охотно потребляют чужие классификации. И не только классификации корифеев типа К. Юнга. Интернет-тест «Узнайте, какая вы кошечка» или «Разбираетесь ли вы в пирогах» кликнут и пройдут не только законченные блондинки, но и вполне вроде бы разумные люди. Что они там о себе или мире узнают? Да ничего. Однако…