Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Таблица S.C.T. 2: идентификация субъекта с ребенком – персонажем истории

Идентификация ребенка с персонажем может дать о себе знать и иначе, – признаками внутреннего конфликта по поводу ответа. Так, двое девятилетних мальчиков легко завершали все истории вплоть до 8б. В ответ на 8б один из них некоторое время рассеянно повторял «испуган, испуган», после чего «вписал» свой ответ в серию об охоте за птичьими гнездами [148] ; другой после долгого молчания сказал: «Я не знаю». Маргарет F (7 л. 8 м.) на многие истории реагировала, лишь беззвучно открывая и закрывая рот, но историю 10 завершила следующим образом: «Она хотела вырасти. Чтобы иметь свой дом».

Как отличаются пациенты детских клиник от остальных? Среди них доля тех, кто упоминал о смерти или близких ей темах, была несколько ниже среднего. Статистически это различие не было значимо. Ответы, свидетельствующие о психологическом напряжении и страдании, как у Маргарет F, встречались не только в клинике. Однако некоторые дети из тех, кому была рекомендована психотерапия, отвечали нетипичным для общей выборки образом; в таблице S.C.T. 3 ниже представлены завершения историй, данные детьми, которые, за одним исключением, находились в терапии и не были включены в общую выборку.

Возникает вопрос: что в целом значит смерть для детей, когда они вводят ее в свои истории, – не обязательно такие глубоко нарушенные дети, как те, чьи фантазии представлены в предыдущей таблице? Начала историй ни в одном случае не говорят о смерти – значит, они предлагают контексты, в которых мысли о смерти могут возникнуть у ребенка спонтанно. Особенно часто это происходило в ответах на 5, 7б и 8б. Ключевыми стимулами могли быть печаль и страх: в первом случае – печаль матери, во втором печаль ребенка, и, наконец, страх ребенка ночью. Когда речь идет о скорби матери, она обычно связывается с потерей ребенка или (реже) отца ребенка; скорбь ребенка ассоциируется с потерей одного или обоих родителей. И в том, и в другом контексте смерть воспринимается как горестная разлука. Если ключом явился страх, то смерть появляется либо в связи с насильственной агрессией из внешнего по отношению к дому источника, либо в призрачной, невнятной форме, указывая тогда на источник внутри дома. В обоих случаях страх, по-видимому, вызывается агрессией, – в первом непосредственно, во втором – собственными агрессивными фантазиями ребенка по отношению к другому человеку. Лили О и Альберт I (таблица S.C.T. 1) воображают смерть как агрессию, с последующим отмщением (Лили) или репарацией, исправлением (Альберт). В этом контексте появляются «призраки» – неясные присутствия, – как, например, в представленных ниже ответах Эдны. (Эта девочка, оба родителя которой были живы, выглядела несчастной, нездоровой, недоедающей.)

Таблица S.С.Т. 4: фантазии о смерти, духах и воскресении

В наиболее распространенных контекстах своего спонтанного появления в детских фантазиях смерть – это то, что приносит скорбь, и то, что приносит страх; она горестна, потому что ведет к расставанию родителя и ребенка или родителей друг с другом, и пугает как результат враждебности действий, собственных либо других людей. Когда мысль о смерти приходила в связи с печалью матери после возвращения с семейной экскурсии, часто высказывалась идея, что ребенок утонул. Это могло быть связано с тем, что большинство детей жили в юго-восточной части Лондона недалеко от реки. Семейная прогулка внушала мысль об устье реки или морском побережье. Психоаналитические сессии с индивидуальными детьми могли бы дать материал, показывающий, что смерть в этой форме репрезентирует бессознательную фантазию о возвращении в матку. Фредди L боялся, что грабитель убьет его, засунет его тело в мешок и бросит в реку. Подобные фантазии соблазнительны для глубинного психолога. Но поскольку большинство детей интервьировалось лишь дважды, было сочтено, что материал не оправдывает интерпретации, подобные получаемым при психоанализе, будь то взрослых или детей. Однако в нескольких случаях долговременные отношения дали возможность проверить некоторые гипотезы, внушенные ответами детей.

Фрейд в своей работе «Жуткое» [149] , в связи с темой песочного человека, который вырывает детям глаза, пишет: «…Детей ужасает страх повредить глаза или лишиться их». Он добавляет, что это часто замещение страха кастрации. В нашей выборке единственный пример страха за свои глаза исходит от субнормального и крайне нарушенного мальчика, Эрнеста V. Этот ребенок говорил о своем отце как о мертвом и отрицал какое-либо желание вернуть его обратно; его ответы были переполнены агрессивными желаниями и регрессивными фантазиями.

В ортодоксальном фрейдистском анализе смерть должна прослеживаться к некой другой, исходной бессознательной идее, поскольку Фрейд утверждал, что смерть не представлена в бессознательном. Фантазии Эрнеста о смерти относились к другим, не к нему самому, и могут, наверно, интерпретироваться как страх, экстернализованный в виде агрессии. (Этот мальчик не входил в выборку, он был пациентом коллеги; неизвестно, диагностирован ли он как страдающий от кастрационной тревоги.) В своем описании психоаналитического лечения мальчика Анна Фрейд [150] интерпретирует страх смерти как скрывающий за собой кастрационную тревогу. Проведенное в Неле исследование обнаружило взаимосвязь между страхом смерти и кастрационной тревогой [151] . Наше исследование редко выявляло поведение, которое можно было бы приписать кастрационной тревоге, – возможно, главным образом потому, что мы не придаем этому термину такой широкий смысл, как это делают психоаналитики. Разумеется, приведенные данные могут быть реинтерпретированы.

Часто возникавшие в завершениях историй темы моря и реки могли быть навеяны жизнью детей в восточном Лондоне, но упорно повторявшийся мотив охоты за птичьими гнездами этим объяснить никак нельзя. Если бы он прозвучал в ответах нескольких сельских мальчиков, это бы не привлекло внимания; но на эту тему часто фантазировали дети, живущие в районе лондонских доков, где можно наблюдать чаек, воробьев и голубей, а деревья и птичьи гнезда – редкое зрелище. Калдег [152] и Фулдс [153] также отметили большую частоту упоминаний охоты за птичьими гнездами в ответах школьников. В нашей выборке было несколько детей, в чьих ответах птица в гнезде с яйцами, по-видимому, символизировала мать со своим потомством или материнскую плодовитость, на которую была направлена бессознательная агрессия ребенка, пытающегося украсть или уничтожить эту плодовитость. Соединение наивности и сложности в таких фантазиях может быть проиллюстрировано второй половиной ответов Джорджа D. Джордж был интервьюирован в клиническом центре, который обслуживал школы в районе доков. Ранняя мастоидная инфекция оставила его глухим на одно ухо, и в школе он считался несообразительным, глуповатым, хотя его IQ оказался высоким (129). Он рос в благополучной семье, с которой в возрасте пяти лет был разлучен на долгое время из-за операции по поводу ушной инфекции.