Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Освоение представлений о времени и пространстве, согласующихся с современной западной культурой, требует перехода, который для некоторых детей оказывается трудным: от более ранней идеи времени, определяемой повторяющимися событиями, – зима и лето, день и ночь, ланч и отход ко сну, – к более поздней концепции линейного времени. Воспроизводящиеся последовательности без отчетливого линейного движения, выражающие время для маленького ребенка, подобны мифопоэтическому времени, которое описывают археологи. Об этом времени говорится как о вечном, непреходящем времени без определенной структуры. Бессмертный фараон может одновременно находиться среди звезд и в своей гробнице. Повторяющиеся ритмы обусловлены космически, однако в них присутствует изменчивость; они влияют на человеческую активность и подвержены ее влиянию. Повторяя действия, символически ассоциированные с космическими ритмами дней и сезонов, человек стремится обеспечить их сохранение. Не отражающие этот идеал феномены незначимы, легковесны. Имеют значение лишь повторяющиеся состояния вещей, которые никак не меняются вне своих циклов; уникальное преходящее событие заслуживает лишь мимолетного внимания. В таком мышлении нет восприятия истории.

Многие дети младше десяти лет не в состоянии объяснить, почему череп десятилетнего ребенка не мог принадлежать человеку, который был знаменит в далеком прошлом [295] . В частности, Ричард на седьмом году жизни обнаруживал трудность понимания необратимости временных изменений. Ему показали портреты английских королей, в том числе – короля, изображенного взрослым человеком, которого звали так же, как его. Р.: «Мне шесть лет. А ему [Ричарду Львиное Сердце] было шесть?» [ДЗ 51]. В отсутствие представлений о возрасте и смерти, связанных с линейной концепцией времени, изучение истории едва ли может начаться.

Девочка Джейн, в своей ранней тревоге по поводу смерти, сместила свои нежные чувства с живых существ на искусственные маки, говоря: «Вот увидишь, они не умрут!» Древних египтян, у которых, как нам известно, было очень слабо развито историческое чувство, тревога относительно смерти аналогичным образом побуждала дорожить предельно вещественными и долговременными монументами, какие только способен создать человек. «…Великая Пирамида Гизы… документ в истории человеческого разума… Повелевая материальными силами, инженер фараона добился бессмертия для себя и для своего государя» [296] .

Корни современной западной концепции времени обнаруживаются в ранней истории религии евреев [297] . Для их священнослужителей и пророков время не было главным образом выражением ритма, который с помощью надлежащих ритуалов требовалось поддерживать в гармонии с поведением космических сил, таких как солнце; не воспринималось оно и как поток, тщетно стремящийся подточить материальные монументы, порождения камня и человеческого искусства. Оно символизировало для них среду, в которой трансцендентный Бог имел возможность через Свой избранный народ проявить Свои волю и величие. События, в ходе которых евреи достигли своей страны и покорили ее, постоянно воспроизводились в их ритуалах как демонстрация действия божественной силы. Таким образом, доверяясь неведомому будущему, определяющим фактором которого должны были быть их отношения с высшей Властью, они опирались на события исторического прошлого, а не на неизменные природные циклы. Поэтому они видели зло не только в человеческих жертвоприношениях, но также в поклонении солнцу и луне и в гадании [298] .

Нельзя сказать, что циклическое восприятие времени несовместимо с линейным. Ни один сторонник теорий линейного времени не станет отрицать сезонный цикл. Уже ко времени написания ветхозаветных книг Царств и Паралипоменон вавилоняне разработали достаточно сложную математическую астрономию, и их идеи о возврате Золотого Века вовсе не мешали им заниматься расчетами того, через какое время это должно произойти. Однако в различных религиозно-мифологических трактовках отношений между рождением, жизнью, смертью и временем в разной степени используются цикличность и линейность. В индуизме и буддизме акцентирована повторяемость; христианство говорит об однократном пути к цели.

Известны примеры того, как попытки постичь бесконечность линейного времени пробуждали тревогу. Штекель [299] , ранний ученик Фрейда, писал: «Мне часто приходилось слышать, как очень мудрые и трезво мыслящие люди говорили, что не отваживаются размышлять о бесконечности или о времени и пространстве, боясь, что уних в голове что-то выйдет из строя». Это фраза из раздела, озаглавленного «Ужас перед мертвыми». Когда одному из наших испытуемых, Стивену, было 4 г. 10 м., его мама записала: «Думаю, он сильно напуган [идеей смерти], как я когда-то – концепцией Пространства». [ДЗ 52]. Отец другого испытуемого сообщал об осознанном сильном страхе, связанном с мыслями об огромных межзвездных расстояниях, – хотя он не был знаком со словами Паскаля: «Ze silense éternel de ces espaces infinis m\'effraye» [300] . Идеи бесконечности и конца равно неприемлемы:

Ребенок пытался поставить под контроль окончание вещей, хотя его концепции смерти, времени и числа находились еще в зачаточном состоянии. Отказ признавать или представлять себе конец характерен не только для детства. Первые обсуждения принципа энтропии Карно-Клаузиуса свидетельствовали об аналогичных реакциях у зрелых ученых. Геккель (Haeckel, 1834–1919) возражал против него на том основании, что если бы этот принцип действовал, то мир имел бы не только конец, как явствует из него, но и начало, – и то и другое виделось Геккелю совершенно безумным [302] . Циклическая концепция времени продолжает занимать воображение, как видно по «Пьесам о времени» Дж. Б. Пристли («Time Plays», J. В. Priestly) и многим другим произведениям на сходные темы.

Период, когда ветхозаветные евреи не нашли места в своей религии для идеи личного бессмертия, был также периодом великих пророков. Они не предсказывали детерминированное будущее; по замечанию Кассирера [303] , они не были прорицателями. «Будущее, о котором они говорили, было не эмпирическим фактом, а этической и религиозной задачей». Это были не предсказания, а обещания, дававшиеся в связи с «совместным предприятием», которое началось с доверия и отрицания тревоги, а закончиться должно было физическим и духовным облегчением для бедных, светом для слепых и свободой для томящихся в заключении. Смертность человека не отрицалась, но за заявлением, что «всякая плоть – трава», следует предписание «Не бойся, ибо я помогаю тебе» [304] . Используя совершенно другую идиому, Витгенштейн говорит то же самое, что Исайя: