Пол Коллинз - Даже не ошибка

Возможно, Питер и выглядел угрожающе, но на самом деле едва ли представлял опасность для других людей, чье присутствие вообще редко удостаивал вниманием. А вот присматривать за ним нужно было очень пристально. В первый раз, когда его взяли на прогулку в Сент-Джеймсский парк, радость от воссоединения с лесом настолько переполнила его, что он вырвался от своих сопровождающих и, забравшись на самое высокое дерево, снова отказался слезать вниз.

За всем этим с возрастающим вниманием следили лондонские интеллектуалы. Еще за несколько недель до прибытия Питер стал темой для статей в столичных газетах; теперь же он был везде. Один лондонский аптекарь оперативно опубликовал памфлет с описанием мальчика и рассуждениями, откуда же он взялся. Автор предположил, что мальчик смог пережить зиму в лесу благодаря помощи медведя. «Медведи дольше всех животных кормят детенышей грудью и заботятся о потомстве любых живых существ, — рассуждал он. — По этой причине медведь мог ухаживать за ребенком вполне естественно». В статье аптекаря, однако, больше внимания уделялось не Питеру, а рекламе чудодейственного лосьона «для излечения от секретной болезни… сопровождающейся болью при мочеиспускании», а также особому «химическому» средству с гарантированным действием: «На бумажке, вставленной в бутылочку, написано, что использование средства не сопровождается зудом».

В общем, этому аптекарю удалось интуитивно определить, что же будет занимать умы многих сограждан в ближайшие месяцы. Газета «Эдинбург Ивнинг Курант» рассуждала о «мальчике, ставшем одной из самых больших диковин мира со времен Адама… Как он обеспечивал себя в условиях такого одиночества — это в настоящее время предмет обсуждения многих ученых». Даниель Дефо отозвался собственной статьей про Питера, озаглавленной «Заметки о незамутненной природе». Для автора «Робинзона Крузо» тема самообеспечения одиночки в отсутствие цивилизации не была чуждой. Другие предпочитали выставлять историю мальчика-дикаря как повод для сатиры: за насмешливым памфлетом «Самое чудесное чудо, когда-либо удивлявшее английскую нацию» неизбежно последовала контрсатира под названием «Наигрубейшая ошибка». Первая статья изобиловала указаниями на анонимных членов королевского двора, и автор выразил готовность раскрыть их настоящие имена, если только «кто-либо выдаст автору компенсацию в размере 900 миллионов фунтов». Следующую работу автор обещал назвать «Диссертацией о мочеиспускании».

Джонатан Свифт, лично познакомившись с мальчиком, анонимно выпустил собственную сатиру «Дождя быть не может, но он идет». Среди прочих шуток наподобие «Теперь появится новая секта травоедов, члены которой ринутся в поля вслед за ним» автор рассуждал и о том, что «радость он выражает ржанием… а это более благородный способ, нежели смех». Возможно, предположил Свифт, «он послужит посредником между нами и другими животными». Автора настолько захватила загадка дикости Питера, что он вскоре снова вернулся к этой теме: на этот раз он описал разумных ржущих лошадей и необузданных человеческих существ в сатирической истории, которая была послана издателю анонимно в том же году. Своих людей-животных Свифт назвал Йеху, а историю — «Путешествия Гулливера».

Любопытно, что единственным писателем, хранящим молчание, был сам доктор Эрбатнот. В общем, это и не удивительно — ведь он своими собственными руками взращивал дикого мальчика. Сначала даже простое одевание его было нелегкой задачей. Питер не мог вынести ни головного убора, ни почти никакой одежды, хотя при этом, как и обычный ребенок, очаровывался красивыми нарядами: он любил мягкую ткань и все блестящее. Вскоре, однако, обнаружилось, что дикий мальчик из леса по доброй воле носит костюм из зеленой ткани. Он даже стал гордиться этим нарядом и носить его постоянно.

А всего важнее было то, что Эрбатноту удалось кое-чего добиться в обучении мальчика речи — хотя Питер от этих занятий явно не получал никакой радости. Не помогали и диктуемые тем веком способы педагогического воздействия: периодически сечь ученика ремнем, дабы «держать его в трепете». Все же, при необходимой помощи, Питера можно было заставить повторить буквы, свое имя, несколько односложных слов. Надо отметить, что он при этом не пользовался языком, как все люди, — для выражения своих нужд и желаний. Слова «выдавливались» из него, а дальнейшие попытки вовлечь себя в разговор он игнорировал. Он был дружелюбен, мог подражать, явно не страдал снижением слуха; он просто не хотел разговаривать.

— Морган! Морган? — допытывается специалист. — Какая у тебя любимая игрушка?

Он убегает в спальню. Оттуда доносятся слова — ни к кому не обращенные, похожие на запоздало пришедшую в голову мысль: «Элм — старый пастух…».

Минди поворачивается к нам:

— Что ж, давайте я понаблюдаю за ним в его домашнем окружении, — она обводит рукой комнату, — и за его взаимодействием с вами. А потом мы… Ух ты, какие у вас чудесные старинные книги!

Она кивает в сторону пианино; на крышке сложена угрожающая развалиться пирамида из древних викторианских томов. Они выглядят так, словно принадлежат библиотеке Родерика Ашера [11] Имеется в виду герой фильма ужасов «Падение дома Ашеров», снятый режиссером Роджером Корманом в 1960 году по мотивам одноименного рассказа Эдгара По. . В середине, корешком к нам — том под названием «Обретенные манускрипты чудака».

— Да уж, заросли мы хламом, — отвечаю я, взглянув на пианино и груду книг на нем. — Боюсь, что через годик мы просто провалимся в подвал под грузом всего этого.

Морган возвращается в комнату, перемешивая в руках колоду арифметических карт. Он любит раскладывать и перераскладывать карточки. Мы все время покупаем ему новые; в каждое наше посещение супермаркета или книжного он просто сгребает их с полки, разрывает упаковку — и они наши.

— Семь, — решительно объявляет он, взяв одну карточку. Ухватившись за мою руку, указывает ею на подушки старого уютного кресла.

— Хочешь, чтобы я посидел здесь с тобой?

Я усаживаюсь, а он устраивается у меня на коленях, продолжая исследовать карточки с цифрами.

— Морган, — спрашивает она, — что это у тебя? На что ты смотришь?

— Четыре.

— Что это? — она настаивает. — Это карточка?

— Четыре, — снова шепчет он.

Я опускаю взгляд на карточку:

«3 + 1»

Поднимаю глаза, но Дженнифер уже показывает Минди комнату Моргана.

— Ты умница, — шепчу я ему на ухо, взлохмачивая его волосы.

Мне нравится представлять, что в один прекрасный день мы вдвоем сможем освоить разные веселые трюки с человеческим мышлением, — и тогда, словно выдавая острый удар в яростном споре, покажем, что математика не такая уж безукоризненно точная наука: