Егор Хаванов - Игра в реальность

– Не Вам меня учить, Генри. Уходите.

Я ушёл. Не знал, что ответить на такое. Укутавшись гордыней, я перестал ходить в этот сад, а вскоре моё тело запросило «другой любви», и мы с Дарлом, наведавшись к двум куртизанкам, познали прелести телесного кайфа. Это невероятно рискованное дело, кстати, провернул Дарл, что было для меня весьма удивительным. Та ночь сделала меня взрослым и тут же пульнула в суматоху жизни утренним сюрпризом…

Внезапный приезд Гессена стал точкой отсчёта, где слабое, чистое и мирное течение моей жизни сменилось на бурный мутный поток.

Гессен появился рано утром, и когда он медленно ехал верхом на лошади, я, глядя в окно, почему-то подумал самое дурное: «Отца не стало». Так оно и оказалось.

Гессен теперь был главным судьей города, а я, являясь сыном его лучшего друга и просто любимчиком-гением, стал его неофициальным помощником.

Спустя два года, уже имея более взрослый вид, я занял пост официального помощника Гессена. Теперь подачек старого судьи мне уже не требовалось. Моего жалования, подкрепленного жирными откупами, хватало на содержание дома отца, в котором, предаваясь алкоголю, сходила с ума моя мать. Я никогда раньше не любил разговаривать с ней, считая её слишком приземленной, но теперь, когда она запила, мы чаще общались, прикладываясь к одной и той же бутылке.

Так прошло еще несколько лет, пока я не схоронил и её. Она, с её крепким от природы здоровьем, могла прожить до глубокой старости, но намеренно травила себя, не желая жить без отца.

Гессену было уже пятьдесят пять, но на вид все восемьдесят, и не удивительно, что он часто стал забываться…

Его дурные пристрастия и само неумолимое время ураганом срывали его с поста, которого он добивался всю свою жизнь. Теперь он забывал всё, но, что самое страшное, иногда вспоминал то, чего никогда не было. Самым смешным было то, что как-то раз он решил судить коня за то, что он, как ему показалось, сказал юродивому обидные слова. Естественно, коня казнить не стали, но, видать, такова была его судьба, ведь Гессен сам пробрался в конюшню, облил вороного смолой и поджег. «Ничего не может быть хуже проблем с головой», – горестно думал я, услышав про этот инцидент.

Гессен сам сдал пост судьи, поняв остатками здравого смысла, что не стоит делать из суда посмешище.

И вот я главный судья!

С каждым годом на этой должности я всё лучше и лучше справлялся с ролью судьи, постепенно убивая в себе остатки совести и доброты. Своим помощником назначил Дарла, ведь никого ближе у меня не было. Я доверял ему, как самому себе. Да, он не был гением, но помощнику судьи этого и не требовалось.

Вечерами мы с Дарлом сидели в моей рабочей коморке, попивая перебродившее виноградное вино, которое я любил заедать жирной маслиной или твердым сыром. Этот вечер ничем не отличался, но именно его я помню отчетливо. Тогда, наполняя очередную чашу, я спросил Дарла:

– Дарл, кто там у нас завтра?

– Сейчас посмотрим. Девушка. Имя не выяснено. Нашли в лесу, жила в шалаше, несёт чушь про какого-то Создателя. Церковь отвергает. Ах да! При ней нашли маленькое зеркало, – ответил он.

– Еретик, да еще и ведьма! Не люблю такие дела. Эх, грех на душу берём, хотя, между нами говоря, не верю я в эти грехи, но сердцу всё равно как-то неспокойно, – сказал я, пережевывая сыр.

– Ты меня поражаешь, друг. Про сердце заговорил, про грехи, – взволнованно сказал Дарл, посмотрев на меня строгим взглядом.

– Да сам удивляюсь. Колит что-то. Но это точно не грехи. Грехов нет. И бога нет. Есть только продуманный этот мир, – философствовал я, глядя на осадок вина в чаше.

– Хорошо, что только я об этом знаю. Ладно. Завтра посмотрим на это чудо, – усмехнувшись, сказал Дарл.

– Смотри мне. Лишь тебе вера есть в этом балагане страстей. Поехали домой, – по-дружески приказал я.

Дарл жил у меня. С ним было не скучно, и я даже не думал о женитьбе и детях, ведь не менее одного раза в неделю мы обязательно тайно выбирались к блудницам, облачившись в плащи и маски.

Мне нравилось вечерами пить вино с немногословным Дарлом и размышлять вслух о какой-нибудь чепухе, сидя перед тёплым камином. Дарл редко высказывал свои суждения, чаще лишь одобрительно кивал, реагируя на мои. Он был весьма скрытный и, как мне казалось, очень комплексовал по поводу своего низкого роста и неказистой внешности, иначе бы не ходил всюду в коричневом балахоне, под подолом которого красовались сшитые на заказ сапоги с аномально-толстыми набойками. Но были в этой внешности и сильные моменты. К слову, я завидовал его массивным кистям рук и мужественным скулам, над которыми под черными бровями располагались мелкие, глубоко посаженные глаза. Иногда я случайно замечал, что иногда его глаза становились столь же черными, как и его засаленные кудри. Мне, если честно, было все равно, поэтому я не мучил его неудобными вопросами.

Утро. Посреди зала суда к массивному деревянному стулу привязана неопрятная, грязная и лохматая, как смерч, девушка. Я подошел к ней и, наклонившись к её грязным волосам, был удивлён тем, что она не воняла, как большинство людей, а благоухала ароматами леса, душистыми травами, цветами и сырой землёй. Я подобрал и откинул длинную, грязную прядь её волос, закрывающую красивое лицо, и увидел эти глаза…

Они были заполнены слезами и мелким мусором, но я всё равно узнал их. Эта была она. Её глаза я не мог не узнать. Бесстрашно выстрелив в меня своим взглядом, она надула щёки, как маленькая обиженная девчонка, и я понял, что она меня тоже узнала, и удивлённо сказал: «Беа…», но тут же приказал себе заткнуться.

Выпрямившись, я резко и грациозно поправил свою фиолетовую мантию и, нервно подергивая рукой белый мех на ней, направился за свой стол. Встав на своё привычное место, я как всегда громко и властно рявкнул: «Начинаем суд».

Обвинитель принялся громогласно зачитывать обвинение.

«Вот мы зверье. Что плохого она сделала? Просто жила в лесу, и никто и никогда не нашёл бы её скит», – нервно размышлял я, понимая между делом своё предвзятое отношение к Беатрис.

Как-то раз утром около своего скита она услышала детский плач и крики о помощи. Это были заблудившиеся дети: мальчик и девочка, решившие, по их словам, просто поиграть в лесу. Беатрис вывела их из леса, но завидев людей, пустилась обратно в лес. Её догнали. Как оказалось, она спасла детей одной влиятельной семьи, глава которой, выслушав пятилетних потерявшихся, поблагодарил спасительницу, но отпускать не спешил. Её силой затащили в дом и посадили за стол, ломившийся от изобилия еды. Беатрис не стала есть и на многочисленные вопросы жены главы семьи, такие как «Откуда Вы? Почему Вы не едите? Почему Вы так плохо выглядите?» отвечала молчанием. В какой-то момент, не выдержав недоумённые взгляды и бесконечные вопросы, Беатрис снова решила сбежать, но её усилия были тщетными. «Ах. Дикая. Глупая. На что ты надеялась?» – думал я про себя, продолжая слушать речь прокурора. «Ну зачем ты обмолвилась на допросе о Создателе. Зачем?» – продолжал крутить я в своих мыслях.