Андрей Брушлинский - Избранные психологические труды

В качестве частного примера этой очень общей закономерности Л. С. Выготский приводит следующий факт из исследований Д. Болдуина, Ж. Пиаже и др. «Высшие» функции мышления (рассуждение, доказательство и т. д.) сначала появляются в коллективной жизни детей в виде спора между ними и только затем как бы «переносятся внутрь самого ребенка». Рассуждение, доказательство можно рассматривать как внутренний спор с самим собой, т. е. перенесение спора извне внутрь.

В данном контексте внешнее означает для Л. С. Выготского социальное. Следовательно, всякая «высшая» психическая функция была вначале внешней, поскольку она была социальной раньше, чем стала внутренней, собственно психической функцией; «она была прежде социальным отношением двух людей» (Выготский, 1960, с. 197) (подчеркнуто мною – А. Б .) (в вышеуказанном смысле слова). Поэтому в ее развитии всё внутреннее первоначально было внешним (в развитии «низшей» психической функции, наоборот, вначале всё было внутренним). Он критикует прежнюю психологию за то, что она из индивидуального поведения пыталась вывести социальное, тогда как, наоборот, нужно сперва показать, как из форм коллективной жизни возникает индивидуальная реакция. По его выражению, развитие идет к превращению общественных отношений в «высшие» психические функции. Прежние психологи полагали, что психическая функция есть у индивида в готовой или зачаточной форме, в коллективе она лишь развертывается, усложняется и т. д. На самом же деле, высшие «функции сперва складываются в коллективе в виде отношений детей, затем становятся психическими функциями личности» (подчеркнуто мною – А. Б.) (Выготский, 1960, с.199).

За игнорирование этого обстоятельства Л. С. Выготский критикует, в частности, теорию детского мышления, развитую в ранних работах Ж. Пиаже. Основную линию критики он резюмирует следующим образом: действительное движение процесса развития детского мышления совершается не от индивидуального к социализированному (как у Ж. Пиаже), а от социального к индивидуальному (Выготский, 1932).

Таким образом, с помощью знаков как «общественных органов» или «социальной силы» человек овладевает своим поведением, «низшими» (натуральными) психическими функциями. Его поведение становится произвольным, волевым, разумным, специфически человеческим. Так на основе низших психических функций возникают и развиваются высшие, культурные функции. Благодаря социальным по своей природе знакам человек определенным образом «направляет» и регулирует свое мышление, внимание, память и т. д.

Не ставя себе целью дать изложение и оценку всей этой многообразной концепции Л. С. Выготского, отметим лишь некоторые результаты его работ, существенные для понимания его исследований по мышлению.

Разработка Л. С. Выготским основной для него идеи о знаковой опосредствованности человеческой психики имела в свое время глубокий, принципиальный смысл, а потому и определенное историческое оправдание. Тогда представлялось возможным именно таким способом преодолеть идеалистическую трактовку психики. Эта возможность вытекает из того, что знак, т. е. внешнее, социальное средство, находящееся, (подобно орудию труда) вне организма и потому «отделённое» от личности, как бы извне формирует сознание: функции сперва складываются в коллективе в виде отношений между людьми, «затем становятся психическими функциями личности» (см. выше).

Поэтому особое и наибольшее, внимание Л. С. Выготский уделяет речевому, словесному знаку. Именно речь носит на себе наиболее явные «признаки социогенного (социального) происхождения». По его словам, с момента овладения языком всё внутреннее развитие ребенка из животной фазы (биологической) переходит в собственно-человеческую (социальную). Язык приобщает ребенка ко всему духовному опыту человечества и делает возможным развитие «высших» психических функций (обобщение, суждение и т. д.) (Варшава и Л. С. Выготский, 1931). Вот почему роль речи, рассматриваемой в качестве важного знакового средства психического развития, оценивается исключительно высоко. Например, в ряде случаев, отстаивая тезис о единстве мышления и речи, он прямо пишет об интеллектуальной функции речи: последняя имеет не только функцию общения, но и функцию мышления (т. е. мышление является функцией речи) (Выготский, 1934). Во всяком случае, в единстве мышления и речи ведущим для него является не первое, а второе. Такое понимание речи неразрывно связано с его трактовкой вообще всякого знака.

Как, известно, Л. С. Выготский вначале понимал знак (в частности, словесный) чисто формалистически, первое время, вовсе игнорируя даже его значение (что неоднократно отмечалось его критиками еще в 30-е и 40-е годы). Это обнаруживается, прежде всего, в его трактовке взаимодействия субъекта с объектом, как оно выступает в поведении, деятельности. Знаковое стимул-средство искусственно вводится в ситуацию и, по его словам, не имеет – само по себе – к ней и к ответной реакции человека никакого отношения. Знак ничего не изменяет в объекте психологической операции…», он не имеет дела непосредственно с объектом, субъект проявляет свою «активность по отношению к себе, а не к объекту» (Подчеркнуто мною – А. Б.) (Выготский, 1960, с. 125).

Человек сам определяет и направляет свое поведение при помощи знаковых средств, направленных, в свою очередь, не вовне, а внутрь, на субъекта, на овладение поведением. Такова «автостимуляция», т. е. создание и употребление субъектом искусственных стимулов-средств и определение с их помощью собственного поведения; отсюда определенная «направленность», детерминированность деятельности.

Как совершенно очевидно, детерминация поведения, «деятельности выступает здесь только со стороны субъекта, идет только от него. Разрушаются единство и взаимодействие субъекта, с объектом: последний либо вообще выпадает, либо в лучшем случае не рассматривается как основа этого единства и взаимодействия. Понимание знака как средства психического развития и, прежде всего, как средства направления психических операций необходимо приводит к отрыву средства от того, средством чего оно является, вообще к полному разрыву между «направляющим» и «направляемым» (как бы ни трактовалось то и другое). И это тем очевиднее, чем большая роль приписывается знакам в психическом развитии, например, роль «производящей причины» высших психических функций (см. дальше).

Аналогичный вывод вытекает из анализа той же проблемы уже непосредственно с точки зрения соотношения социального, культурного и биологического, натурального, т. е. в плане взаимосвязи между «высшими» и «низшими» психическими функциями. Согласно общепризнанному и справедливому мнению, Л. С. Выготскому все же не удалось преодолеть очень и широко распространенный в психологии того времени дуализм социального и биологического ( например, Менчинская, 1934). Здесь существенно отметить лишь одно из проявлений такого дуализма, без чего невозможно понять его исследования в области психологии мышления.