Александра Роллин - Девочка с чемоданом и мечтой

Говорят, что онкобольные теряют вес. Мне же врач сразу сообщил, что, скорее всего, будет прибавка, но диету держать не надо, главное – не налегать на сыр поздно вечером. Боже, как мне хотелось, простите, жрать именно перед сном! Было даже немного неудобно сооружать себе такие громадные порции перед подругой, но голод меня просто пронзал: если я не ела, то чувствовала себя несчастной, слабой, у меня начинала кружиться голова, исчезали последние силы. В первый день я сходила за продуктами и приготовила себе суп из курочки, какой обычно делают больным детям. Подруга привезла упаковку питьевой воды, поскольку после химии рекомендуется много пить и гулять хотя бы полчаса в день. Но если первые сутки я еще как-то передвигалась, то после дополнительной инъекции добралась домой и буквально упала на кровать. Вставала только для того, чтобы сходить в туалет. Не хочется вдаваться в деликатные подробности, но скажу, что от химии начинаются запоры и вздутие кишечника. При этом меня мучили невыносимые головные боли, тошнота, ломота в суставах. На третий день я была уже уверена, что химиотерапия убьет меня раньше, чем рак. Я почти не спала всю ночь. Вспоминался дедушка. Он умер в пожилом возрасте, но я не приехала на его похороны, как и на похороны бабушки. Мне всегда казалось, что прощание в большей степени важно для тех, кто остался в живых.

Странные это были дни и ночи наедине с бесконечной болью и видом на кладбище. Иногда мне казалось, что в комнату входят души умерших людей, водят вокруг моей постели хоровод. Тогда я спускалась вниз по лестнице и тянула время, находя занятие на кухне. Там я и вспомнила, что умершие мне стали сниться за несколько месяцев до постановки диагноза, в Португалии, – еще одна страна, в которой я задержалась совсем недолго, чуть меньше месяца. Бессонница – лучшая подруга воспоминаний…

Что я делала в Португалии? Мы с дочкой сняли небольшую квартирку в Лиссабоне в районе Bairro Alto у молодой французской пары, которая уезжала на весь декабрь во Францию. Мы же, наоборот, прибыли в пустынный и влажный декабрьский Лиссабон. Эпидемия Covid-19 была в самом разгаре, и город, который я некогда знала как живой и активный, теперь погрузился в безлюдную пустоту. Бюджет у меня, как мне казалось, был неплохой, но для краткосрочной аренды, как и во многих европейских столицах, нужно держать кошелек шире. Так мы и очутились в этой квартире, пропитанной португальской влагой, с одним подслеповатым окном. Днем в жилище было довольно тихо, но после десяти вечера соседи сверху начинали громко топать и передвигать мебель. Казалось, еще чуть-чуть – и потолок обвалится прямо на нашу кровать вместе со всем табором, создающим этот ужасный грохот.

– У вас соседи очень шумные, – пожаловалась я паре, которая сдала нам квартиру.

Но те были очень удивлены, потому что никогда ничего подобного не замечали. Вот тогда я и подумала: «В самом деле, не духи же чудят наверху!» А ночью мне вдруг стали сниться один за другим люди, которых я знала и которые умерли. Приснился мой бывший начальник – как будто он стоит возле моего дома, я открываю окно, а он смотрит на меня; дедушка, бабушка, подруги. Приходили каждый день. Смотрели и

молчали. Утром я выходила на узкую брусчатую улочку и вглядывалась в окна надоедливых соседей, но там как будто никогда никого не было. Вплоть до вечера, пока не начинался привычный гвалт, но и вечером за зашторенными окнами не видны были фигуры. Наверное, парочка, которая сдала нам квартиру, приняла меня за сумасшедшую – я сбежала оттуда раньше, чем кончилась аренда.

Снова хотелось на Мальту. Помню, мы с дочкой сели на диван и начали мечтать:

– Давай уедем?

– Куда, мам?

Хотелось сказать, что ехать-то нам особо и некуда… Казалось, мы словно две тоненькие тростинки, подхваченные сильным ветром. Куда же нам теперь полететь?

– Обратно на Мальту.

Позже я, конечно, задумывалась о том, что, возможно, те сны были предупреждением. И что если бы я больше прислушивалась к тому, что пытается мне сказать этот мир и потусторонний, то наверняка раньше бы попала к врачу. В конце концов я потеряла почти четыре драгоценных месяца с момента, когда мне начали сниться странные сны, вплоть до дня, когда мне поставили диагноз. И вот теперь, уже в Париже, снова такие же ощущения: словно кто-то невидимый прямо здесь, в комнате. Смотрит и молчит. А я лежу, и у меня даже нет сил встать, взять билет и уехать куда-то далеко, например к маме…

На пятый день стало немного легче. Я собрала чемоданчик, взяла такси и поехала к себе. Настроение было на нуле, лечение продолжать я не хотела, снова и снова возвращался вопрос: «Почему?» Меня переполняли гнев, обида, страх. Очень хотелось найти виновных в своей беде. И было совсем непонятно, как можно пройти этот путь в полном одиночестве. В Париже у меня была всего пара не слишком близких друзей. А ведь сам факт, что я не одна, что в доме кто-то есть, успокаивал. В этот раз меня выручила подруга, но как же пройти все остальные сеансы химии? Кто будет рядом? А что, если мне станет так плохо, что я даже не смогу вызвать скорую помощь?.. Я не знала, как справляться с нескончаемым потоком тяжелых мыслей, которые накрывают тебя, когда ты остаешься наедине с собой. И уж точно понятия не имела, что делать с этим страхом, который крепко вцепился в тебя, сковал и тащит в пропасть.

– Почему вы так боитесь остаться одна во время химиотерапии? – спросила меня психолог, очередной эксперт, которого я посетила за день до первой процедуры.

«Неужели непонятно?» – подумала я. А вслух ответила:

– Вообще-то нормальные люди не проходят такие сложные жизненные этапы в одиночестве, нужно, чтобы кто-то был рядом, чтобы было кому подержать за руку, помочь по дому, сопроводить на прогулке. – Мне казалось, что я объясняю простые истины. И если приходится говорить об этом психологу, то не стоило приходить на консультацию. Но я отчаянно искала помощи и цеплялась за любую возможность. – У меня ничего этого нет. Я снова в Париже и снова одна.

– Снова? – переспросила психолог.

Это была грузная женщина, она сидела в кресле напротив и внимательно смотрела на меня через круглые совиные очки. Мне почему-то казалось, что она осуждает меня за страх перед одиночеством. Очень хотелось встать и уйти, но мне было неудобно, приходилось продолжать разговор.

– Да, снова, – выдохнула я. – Примерно три года назад я уехала из Франции на маленький остров в Средиземном море. На Мальту. Там мне и диагностировали рак. Но, к сожалению, возникли вопросы с оплатой лечения, страховыми компаниями, поэтому пришлось в срочном порядке возвращаться во Францию.

– Значит, ваши родные и друзья остались на Мальте? – уточнила она.