Евгений Черносвитов - Кандид-2020. Конфабуляции. Псевдореминисценции. Персеверации

В избе было тихо. Все жители были в одной комнате ― спали все вместе в одной небольшой комнате на тряпье и звериных шкурах (как и положено у гиляков), и взрослые, и дети. Подобную картину мы наблюдали в каждом доме. Разбуженные, они протирали руками свои узенькие заспанные глазки и отвечали, словно сговорились:

– Моя не стрелял. Моя не слышал.

Мы забирали из избы оружие и уходили в следующий дом. Вскоре на каждом из нас болталась дюжина винтовок, карабинов, охотничьих ружей. Наконец, мы оказались в предпоследней избе, где жил председатель сельсовета. Его мы застали сидящим на полу, бодрым, у него на руках лежала мертвая Света-фельдшерица. Она умерла часов десять назад, пока мы были в пути. Он, вставая нам на встречу, аккуратно положил труп на землю:

– Ульгучье у себя дома. У него несколько карабинов с оптическими прицелами и много патронов. Будьте осторожны. Убийца ― он!

Наконец-то Гавриил Прокопьевич смог показать себя. Савчук разрешил к Ульгучье идти ему одному, а остальные будут его прикрывать. Как ― прикрывать? Никто себе толком не представлял. Решили, что каждый заляжет напротив окна и двери дома Ульгучье, что и быстро сделали. Громадный Прокопыч, для чего-то снявший шапку, огромными шагами двинулся к дому Ульгучье, широко размахивая голыми ручищами. Он шел и громко говорил:

– Охотник! Я иду к тебе в гости! Земляк! К тебе идет твой участковый! Ты понял меня, Ульгучье?

Мы все замерли в напряженном ожидании – вот грохнет из дома выстрел! В такую огромную фигуру промахнуться сложно, даже не умеющему стрелять… Но выстрела не последовало, и Прокопыч спокойно вошел в дом убийцы. Через несколько секунд мы все, отталкивая друг друга, вбежали в сени. Дверь в комнаты тоже не была заперта, и мы быстро разбрелись по комнатам и пристройкам дома… Ульгучье сидел одетый в солдатскую стеганую форму, на голове у него была солдатская шапка ушанка. Рядом лежали два карабина с оптическими прицелами, в углу стояли с десяток железных ящиков с патронами.

– Где гильзы? ― первое, что спросил его Савчук, пока Ульгучье вставал. Он разжал кулачок ― в нем были пять гильз.

– И всего то?! ― с удивлением и недоверием сказал Колька.

– Моя стрелял пять выстрелов, ― сказал спокойно Ульгучье…

– А, председатель сельсовета говорил, что в поселке ― стрельба… Гиляки воюют с русскими…

– Охотники долго в меня стреляли… Часа два-три, может, больше… Темнеть стало… Я стрелял, потом пять выстрелов. Больше никто не стрелял.

– Ты знаешь, что ты всех убил и свою… хм… невесту тоже?!

– Знаю сразу, когда стрелял. Они хотели меня убить, и могли убить других людей. Шибко пьяны все были. Стреляли, куда придется… Они стреляли в председателя, когда он шел к ним и просил, чтобы они не стреляли… Шибко пьяны были!

– А зачем же невесту было убивать, Ульгучье? Ей же всего 18 лет!

– Она тоже была шибко пьяна и тоже стреляла…

– Ясно дело! ― подытожил Савчук, забирая у Ульгучье гильзы. Тем временем, Колька вытащил наручники… Ульгучье послушно протянул руки. Мужики переглянулись, но ничего не сказали. Председатель, видя, что дело подходит к концу, предложил нам позавтракать, и обсохнуть. Чему мы все были чрезвычайно рады. Тогда-то Колька и одел наручники Ульгучье на ноги

– Посиди, покуда!

Он так и отказался наручники снять, хотя мужики на этом настаивали, но Савчук промолчал, и мы повезли Ульгучье, закованного в наручники по рукам и ногам.

После короткого и скорого завтрака (мы уже все торопились домой, ибо основное дело было сделано ― преступник арестован, в поселке воцарился конституционный и гражданский порядок), каждый занялся своим делом. Савчук стал допрашивать свидетелей. В этом ему должны были помогать Соболев и Колька, а участковый должен был помогать мне ― вскрывать трупы. Но так как Прокопыч боялся крови и «мертвяков», то он поменялся с Колькой обязанностями. Я видел, что старлей не из храброго десятка, что касается «мертвяков». Поэтому он, как только мы пошли к фельдшерскому пункту, начал бахвалиться, что «любит вид свежей крови и ее запах до одури», а «анатомия человека всегда вызывает у него любопытство»…

– Ты, что, Коля, больной? ― по-доброму, спросил я его.

– Я ― опер. И мое отношение к крови и трупам ― законно!

Так именно и определил свое отношение к свежей человеческой крови и человеческим трупам, как «законное». Я промолчал. Помогал он мне хорошо, и я закончил работу быстро (раньше, чем отобрали показания мужики). Было, действительно, сделано всего пять выстрелов. Первым выстрелом Ульгучье убил сразу двух, стрелявших из прихожей. Пуля прошла по диагонали (так были расположены стреляющие в него охотники) ― через сердце одного и голову другого. Предварительно она пробила дубовую входную дверь. Ульгучье ни одного из убитых не видел и стрелял на слух.

Две пули он всадил подряд в горло и печень третьему охотнику. Четвертому охотнику он попал в правый глаз. Пятой пулей он прошил обе грудных железы Свете и легкое, ― пуля прошла навылет (от кровотечения в грудную полость она и погибла).

Как показало предварительное следствие, первыми начали стрелять охотники, когда увидели, как Ульгучье пришвартовывает свою лодку к причалу. Они стреляли в него сверху вниз. Он был перед ними на открытом пространстве и прятался только за борта лодки, которые были прошиты, как решето. Потом он бегал от них какое-то время по причалу, прячась за суда (они тоже все были прошиты пулями), пока не взял карабин. Ульгучье стрелял снизу-вверх, повторяю, на слух. Но он убил, потому что хотел убить (остановить стрельбу и по-своему, наказать виновников). Свету он не хотел убивать, а просто остановить. Ее вполне можно было бы спасти, если бы послать санавиацию или тот же катер с врачом из леспромхоза…

Сделав все, что положено и доложив по вертушке об этом Первому и прокурору, мы стали собираться в обратный путь. День был в разгаре. Провожать Ульгучье высыпал весь поселок. Охали, ахали, плакали все и гиляки, и русские. Никто не высказал ни малейшей жалости к убитым. Лишь председатель сказал:

– Жалко их! Какие красавцы! Старшему нет и 30!..

…Когда подъезжали к городу, я спросил Савчука, что грозит Ульгучье? Савчук сначала буркнул мне формально:

– Суд решит!

Потом, через продолжительную паузу и видя, что я не удовлетворен ответом, сказал:

– Год условно… Дважды Герой, вечный депутат, отличный охотник… Но, самое главное ― он последний из своего рода!..

Через месяц был суд. Предсказания Савчука сбылись ― Ульгучье получил год условно. Его отпустили, и он исчез. Была зима. Думали, что ушел в тайгу, хотя его карабины и боеприпасы (ему все вернули, как только его отпустили из зала суда) оставались у него дома. И это никого не насторожило ― охотники имеют в тайге свои места для отдыха, порой хранят и ружья, и патроны. За зиму он не появился ни разу. Обычно, он возвращался за охотничий сезон в город несколько раз, заваливая приемный пункт пушнины шкурками (повторяю, что план Ульгучье перевыполнял на 1000%)…