Евгений Черносвитов - Кандид-2020. Конфабуляции. Псевдореминисценции. Персеверации

Несколько слов и о себе сказать, видимо, нужно. Было мне в ту пору 24 года. Я закончил Хабаровский медицинский институт, 6 месяцев специализации по судмедэкспертизе при Краевом Бюро судебно-медицинской экспертизы, и был направлен работать в Николаевск-на-Амуре. К тому времени был женат, детей не было. Занимался активно спортом ― был мастер спорта по боксу и перворазрядник по морскому многоборью (при институте была военно-морская кафедра). Кроме города, получил еще пять районов, расположенных в тайге, на границе с Аяно-Майским хребтом и по побережью Тихого Океана. Случай с Ульгучье, который я здесь описываю, произошел в первый год моей работы. Но я успел уже понять, что и почем в преступном мире моих участков. Был взрыв на колбасной фабрике ночью ― уснул дежурный, так потом всем Управлением милиции и плюс взводом солдат, отделяли колбасный фарш от мяса, костей и внутренностей дежурного… Был взрыв в шахте на золотом прииске, ― наверное, до сих пор ищут голову одного из погибших. Это я вскрывал труп японца, принца крови и определил, что в крови и органах трупа содержится десятикратно-смертельная доза четыреххлористого водорода (а Савчук нашел преступника; нас тогда в Токио принимала сама императрица ― подробнее расскажу в другой раз!). Были в первый год работы у меня и такие, характерные для нашего района экспертизы: серийное убийство детей высших партийных и советских работников, об этом случае я говорил выше, и написал рассказ. Вскрытие и идентификация трупа японского разведчика, высаженного на нашу территорию и замершего на скалах во время прилива (было это в ноябре).

Японец был экипирован под охотника, при нем были даже шкурки соболя, добытые, как установила специальная экспертиза, не в нашей тайге.

Тянули в поселке геологов Сусанино как-то асфальтную дорогу и втерли в нее «случайно» участкового милиционера. Тоже, потом, для меня работа. Валяли в районе Мариинска для японцев корабельные ели, привязали на досуге к сведенным бульдозерами верхушкам двух таких елей бригадира ― верхнюю половину туловища к одной ели, а нижнюю к другой и медленно бульдозеры разъехались в противоположные стороны, ели же выпрямились. Останки несчастного были разбросаны в радиусе 100 метров! В порту Де Кастри по пьянке мичмана одного судна отпустили на простыне между двумя пришвартованными друг к другу сухогрузами, борта которых то сближались, то расходились на волнах, терлись друг о друга. А сколько было резанных, рубленных топором, стреляных изо всех видов оружия времен двух последних войн, гражданской войны и Халхин-Гола?! Ну, да ладно! По молодости рвался в дело вместе с оперативниками. По-дружески меня брали с собой, иногда давали прокурорский кольт, образца 1837 года… Трупы вскрывал, чаще всего, где придется: в глухой тайге, на вырубках, на берегу и островах Тихого Океана…

Ну, да я сильно отвлекся от главного героя рассказа ― последнего из Ульгучье.

…Итак, мы впятером (не считая водителя-стрелка) выехали из города ранним, осенним солнечным утром. Все другу друга знали отлично, поэтому притирки никакой не было. Каждый прекрасно знал, куда и зачем едет. Вяло пошучивали друг над другом ― «Попрощался ли ты с женой?», «Кому достанется твой тулуп?» Об оперативном плане взятия преступников не было пока сказано ни слова, только участковый (да, добавлю, мужик он был ярко рыжий и конопатый, конопатым было все его тело, и все оно было покрыто рыжей шерстью, которая вылезала из-под воротника рубашки и сплеталась с огромной рыжей бородой (которую ему почему-то разрешили носить), ворчал, что его не послушали, что нужно было ехать ему одному и он все бы уладил…

– А мальца зачем с собой взяли? Доктора? Под пули! – Это он обо мне.

– Как зачем? ― невозмутимо отозвался Савчук. ― Ради спирта!

(Все в милиции и прокуратуре знали и любили спирт, который отводился на вскрытие трупов, и который я всегда возил с собой в энном количестве). Так, пронеслись мы через первые километры, залитой солнцем и еще совсем зеленой тайги. Старлей Коля, вечно в подобных ситуациях, чтобы скоротать дорогу, над кем-нибудь подтрунивал, но никогда не позволял подтрунивать над собой. Сейчас он выбрал своим объектом хнычущего участкового.

– Говорят, Прокопыч (участкового звали Гавриил Прокопович Проценко), ― начал Коля, ― ты валуны на своем участке в гравий превращаешь, кроша их о свой лоб…

– Нет, я их между ладошек растираю…, ― невозмутимо отмахивается от Коли участковый.

– Ладошки у тебя дай боже! ― продолжает Коля. ― Неужели и все такое же большое?!

– Интересуется…, ― многозначительно ехидничает Савчук…

Вот так и ехали. Меня лично забрасывали все как один одним единственным вопросом ― «Сколько взял с собой спирта?»

– Всем хватит! ― бодро, по- хозяйски довольно, отвечал я, ибо любил угощать коллег… за счет Государства (сам я не пил, а руки привык мыть с мылом, а не протирать спиртом, даже после самых гнилых ― в прямом смысле этого слова ― «клиентов»).

Первый перекур сделали, когда кончалась тайга, и начиналось побережье Океана. Воздух уже был другой, другого мира: тревожного, манящего своей бесконечностью и открытостью, своей мощью. Все вывалили из машины и начали готовить полянку, а на ней стол и сиденья из валежника. Я в этом участие не принимал, ибо числился все же гостем (по штату в опергруппе не должно быть врача) и имел свою задачу ― вовремя выставить спирт. Стол завалили богато ― от украинских домашних пирогов и свиной колбасы Прокопыча, до копченой севрюги и чавычи, Савчука. Зелени было тоже предостаточно: лук, чеснок, черемша. Надюша обеспечила Колю японской салями (которая на этом импровизированном столе и в окружении добротных отечественных продуктов выглядела жалко и нелепо). Налегли мощно. Не столько на еду, сколько на питье ― медицинского спирта! Пили 96% спирт, не разбавляя его водой. Выпивали военного образца алюминиевую кружку залпом, да еще смаковали, и меня хвалили, что не жмот! Так как время было в обрез, с трапезой быстро покончили и стали грузно заваливаться в машину, каждый, ища для себя уютную «норку» среди ящиков, канистр, баллонов, топоров, стальных канатов, овчинных тулупов, и прочего добра, которого всегда не мало в вездеходе геологоразведки.

Дальше… Дальше ― монотонная, 20-ти часовая (до леспромхоза, где нас ночью ждал ужин) тряска. По лесным ухабам (нам неоднократно, срезая путь, приходилось входить в тайгу, покидая берег Океана, и вновь выходить на побережье), рекам и речушкам протокам, озеркам и болоту, по разнокалиберной гальке, покрывающей все пространство берега Океана. От такой езды очень скоро начинаешь одуревать. Вылезешь, чтобы глотнуть свежего воздуха в кузов, но быстро замерзаешь от пронизывающего до костей ветра, а если вездеход бежит по тайге, то нужно, сидя в кузове, то и дело нырять от сучьев и веток: не то, что глаз можно лишиться, ― самой головы!