Евгений Черносвитов - Кандид-2020. Конфабуляции. Псевдореминисценции. Персеверации

Теперь пора подробнее рассказать и о вездеходе, в котором нам пришлось провести двое суток и о каждом (пусть, немногое) члене опергруппы.

Вездеход геологоразведки 1969 года – это далеко не БТР 1991 года, гораздо хуже. Особенно если находишься в нем, когда он несется со скоростью 60—70 км. в час, резко сбрасывая ее до 10—20 км., а потом также резко возвращает к прежней. Это зависит от того, что в данный момент под его гусеницами ― кустарник, морская галька, болотистая топь, устье речушки или океанские волны. В кабине лучше не сидеть ― воняет выхлопными газами и легко угореть. В кузове легко замерзнуть. Если же с тобой в одной компании несколько взрослых мужиков, пьющих всю дорогу спирт и закусывающих луком, чесноком, черемшой и мясными консервами… То это похуже выхлопных газов, запахов солярки и бензина. На нашем пути был один небольшой населенный пункт ― леспромхоз. Как раз на полдороги к поселку, куда мы должны были прибыть уже к ночи, сделать небольшую остановку, поужинать на ходу. Что было и сделано: нас в одной из изб, с огромной русской печкой (на которой уже спали обитатели этого дома дружной семейкой) ждал огромный деревянный стол, ничем не покрытый, чугунный котел, с вареной картошкой по-нанайски (то есть, картофель варится вместе с соленой кетой), две бутылки водки и большой медный чайник, с заваренным прямо в нем чаем с различными ягодно-травяными добавками. Ломти нарезанного ржаного хлеба, еще горячие, вечерней домашней выпечки. В избе было очень тепло и уютно. Мы быстро поели, и совсем не разомлели, несмотря на это тепло и даже водку, и даже на наваристый чудо-чай. Ведь, все еще было впереди! Никто из нас не знал, что нас ожидает. От звонка председателя сельсовета, поднявшего нас в дорогу до времени, когда мы очутились в леспромхозовской избе ― много воды, а то и крови утекло… Все мы, конечно, успели устать, были напряжены и тревожны. У нас еще не был даже выработан план операции по разоружению преступников… Каждый предлагал свой вариант, с которым, естественно, никто не соглашался…

Поужинав, мы по очереди стали запрыгивать в вездеход, не поблагодарив даже хозяина за хлеб-соль. Его мы просто не видели.

Какое-то время ехали в сплошной темноте, начали клевать носом под шум мотора, дребезжание металлических конструкций… Да и время было ― спать. Но уснуть не удавалось, потому что вездеход шел по канавам и рытвинам, буграм и ложбинам. Иногда он сильно наклонялся к носу, и мы скатывались тяжелыми тюками, наваливаясь друг на дружку, вперед. Иногда он становился почти вертикально на зад, и мы валились в кучу, откидывая от себя канистры с горючим и ящики с патронами. Худо-бедно, но ехали и торопились. Водитель был отменный ― стрелок-охотник из артели. Тайгу он знал и на вездеходе, как свою квартиру в городе.

Все стали понемногу приходить в себя, когда в пластмассовых окнах забрезжил рассвет. Я впился глазами в окошко ― то, что передо мной открывалось, было для меня ново, неожиданно, магически приковывала мой взгляд, и уму было непостижимо. Я видел мертвый огромный населенный пункт, по которому мы в данный момент проезжали. Кажется, это был «Николь». В поселке все сохранилось: добротные деревянные дома пятистенки с амбарами и пристройками. Стекла в домах были целы. Двери закрыты (чтобы ветер не оторвал, как мне пояснили). По домам можно было узнать, какие были жилые, какие служебные. Вот ― почта. Вот ― сельсовет: ветрами и дождями буквы почти стерло с доски. Вот ― акушерский пункт: единственный дом, на котором еще сохранились участки, покрашенные когда-то белой краской. Остальные постройки были одного черного цвета: от сильных соленых ветров, дождя, мороза и жары, они не гнили, а словно окаменевали, почему и сохранялись в целостности и сохранности на долго. В прибрежных поселках, где главным источником жизни является рыбзавод, все тропинки и дороги устроены так, чтобы ближайшим путем привести на рыбзавод. Это ― огромный барак с мощным причалом со стороны Океана. Обрывки снастей валялись там и ту, пока мы проезжали по поселку. На берегу, прямо у кромки воды, торчали своими скелетами перевернутые баркасы, ржавеющие катера. Кругом ни души. Если бы не одинокий шум нашего вездехода, была бы, наверное, в это безветренное утро здесь абсолютная тишина. Картину омрачали до жути идущие, как по линейке два ряда столбов вдоль центральной дороги к рыбзаводу. От столбов шли еще целехонькие провода к каждому дому… Я видел много лет спустя безлюдный город Чернобыль… Брошенные поселки по берегу Тихого Океана с добротными деревянными домами, кажется навеки сохранившими тепло, голоса и дыхание жителей… Это ― разные явления жизни. В Чернобыле ― горе прозрачное и понятное. Здесь ― вселенская трагедия. Зыбкость человеческого бытия. Его полнейшее бессилие перед тайные мироздания. Вот такие мысли обуревали мной и тогда, когда я мчался в вездеходе по мертвому «Николь». И тогда, когда я проезжал в БТРе по Чернобылю, и обуревают сейчас, когда пишу этот рассказ…

…Ну, да я отвлекся. Пора, пора рассказать о каждом, кто входил в нашу опергруппу, а если останется время и желание, то и о себе (не второстепенном ее члене ― судмедэксперте).

Итак, Олег Федорович Савчук ― старший следователь прокуратуры. Когда я пишу этот рассказ, по телевидению идет сериал «Великие сыщики» про Коломбо. Савчук ― типичный прообраз Коломбо! Удивительно они схожи. Только вот плащ на Савчуке был не светлый, как у Коломбо, а темно-синий. Но такой же старый и засаленный. К губе всегда прилипшая папироса (вместо сигары, как у Коломбо) «Беломорканал». Зимой плащ сменял полушубок из овчины (тоже черный, и тоже засаленный), и шапка-ушанка, с всегда не завязанными и торчащими во все стороны ушами, из крашенного в бурый цвет зайца. Савчук в 70-е годы, без преувеличения, можно сказать, олицетворял собой прокуратуру Николаевска-на-Амуре и района. Все крупные дела были раскручены именно им. А некоторые принесли ему всесоюзную и даже всемирную известность. Так, нашумевшее в 1969 году дело с прививкой оспы детям в ряде городов СССР, после чего привитые вскоре умирали… Тогда об этом много писали центральные газеты, поэтому не буду подробно рассказывать. Скажу, что дело это было умышленно преступное и чрезвычайно запутанное… Потом дело с серийными убийствами детей крупных партийных и советских работников в разных городах СССР, также раскрытое Олегом Савчуком (хотя на это дело были брошены лучшие силы МВД и Прокуратуры СССР). И, наконец, дело по «скоропостижной смерти» капитан-директора японской торговой флотилии «Комэймару», члена императорской семьи (вкратце: 7 ноября 1970 года японские моряки во главе со своим капитан-директором устроили прием советским коллегам и торговым работникам в Интерклубе поселка «Мыс Лазарева» по случаю нашего праздника. А утром, 8 ноября капитан-директора нашли мертвым в своей каюте; было возбуждено уголовное дело, которое вел Савчук… Японцы настаивали, что «это скоропостижная смерть в результате приема алкоголя у пожилого человека ― капитану было за 60». Савчук так раскрутил дело, что несмотря на давление со всех сторон ― советской и японской, нашел убийцу ― родственника умершего; капитан был отравлен четыреххлористым водородом, подмешенным в шампанское). Наград правительственных Олег Савчук, как мне известно, не имел. Звали его почему-то «Сохатый». Может быть потому, что носился он без устали по всему району, всегда успевая в срок. Спустя четверть века я посетил Николаевск-на-Амуре и узнал, что Савчук, лет 10 назад за «систематическое пьянство» был выгнан с работы. Какое-то время «бичевал» по тайге с золотопромышленниками-одиночками и охотниками. Потом умер. Ему было чуть за шестьдесят.