Евгений Черносвитов - Кандид-2020. Конфабуляции. Псевдореминисценции. Персеверации

Редактор Екатерина Александровна Самойлова

Дизайнер обложки Оксана Альфредовна Яблокова

Иллюстратор Марина Альфредовна Черносвитова

© Евгений Черносвитов, 2021

© Оксана Альфредовна Яблокова, дизайн обложки, 2021

© Марина Альфредовна Черносвитова, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0053-6512-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю моему другу – охотнику, следопыту, легендарному снайперу Великой Отечественной Войны, Герою Советского Союза и Герою Социалистического Труда – Ульгучье из рода нанайских шаманов Приамурья.

…Это случилось в начале октября 1971 года в одном, начинающем запустевать рыболовецком поселке. Поселок этот построили всего лет 15 назад. Расположился он недалеко от побережья Тихого Океана. Небольшой рыбозавод по обработке кеты и горбуши, и с десятка два деревянных домов для рыбообработчиков. Еще в поселке был «Коопторг» ― магазинчик, где можно было купить хлеб, спички, сахар, муку, чай и водку. Иногда в него завозили что-нибудь из одежды и обуви, и так, по мелочам, для домашнего хозяйства. Были в этом поселке школа ― пятилетка, детсад и фельдшерско-акушерский пункт. Да почта с собственным телефонным узлом. Специальный дом был отведен для сельсовета и опорного пункта милиции. Но, так как представители советской власти и милиции в этот поселок заезжали крайне редко по причине его отдаленности от дорог, этот дом всегда был под висячим амбарным замком.

Все дома этого поселка выстраивались в два ровных, почти параллельных, ряда. Они были похожи друг на друга, как близнецы-братья. На доме власти и милиции всегда торчал красный флаг. Точно такие же флаги появлялись почти на всех домах в красные дни календаря.

Ни улиц, ни дорог в поселке не было. К нему вела просека, соединяющая этот поселок с другим, тогда уже вымершим поселком, из которого ушли все живые существа, даже собаки, кошки и крысы. Когда-то этот поселок тоже был построен для рыбообработки. Подобные поселки долго не живут и полностью зависят от уловов рыбы, которые, как показывает практика, постоянно в одном и том же районе Тихого Океана не бывает. Рыба уходит, и люди уходят из поселка в построенный новый поселок. По берегу Тихого Океана множество таких мертвых населенных пунктов, больших или меньших размеров, от десятка-двух домов, до ― сорока, и более. К мертвым населенным пунктам больших размеров относятся и поселки, построенные еще казаками при Николае I, которые так и называются ― «Николь», «Николь 1» и, почему-то «Коль»…

…Поселок, в котором развернулись события, о которых здесь пойдет речь, соединялся с Океаном небольшой речушкой. Речушка охватывала весь поселок петлей. Почти весь берег ее был покрыт деревянным настилом со специальными приспособлениями для причала лодок и небольших морских катеров. В поселке был один дом на отшибе (рядом, кстати, с фельдшерско-акушерским пунктом), в котором постоянно никто не жил. Периодически же в нем останавливались охотники, как артельщики, так и вольные стрелки, промышляющие соболя, куницу, норку, песца и других зверей из-за их меховой «шубки». Тогда этих зверьков было тьма тьмущая в дальневосточной тайге.

…Итак, поселок словно был на острове из-за речушки, которая выходила из-под земли (на самом же деле, истоки ее были в далеких Синих горах, что с противоположной стороны Тихого Океана, которыми заканчивался великий Аяно-Майский хребет. Деревянные настилы вдоль берега речушки и заменяли тропы и дороги, как для жителей поселка, так и для гостей. Эти настилы были сделаны из толстущего бруса и могли выдержать даже геологический гусеничный вездеход (геологи и старатели-одиночки тоже не обходили поселок стороной, всегда находя в нем гостеприимный приют у жителей и достаточно хлеба, соли и водки в коопторге). Оба конца речушки были соединены с Океаном. И по ним вода текла в одну сторону ― в Тихий Океан и поэтому всегда была пресная. Когда лосось шел на нерест, то мог запрудить речушку целиком. И тогда все жители выходили из домов, «очищая» от рыбы речушку (в каждом доме красная икра стояла в деревянных ведерных бочках и ни во что не ценилась; кету и горбушу солили, вялили и коптили; кормили рыбой себя и всех, живущих в поселке животных, раздавали всем, кто посещал поселок, бесплатно; каждую новую путину запасы лососевых обновлялись, старые же выбрасывались на свалку в тайгу и поедались зверьем, и сгнивали под открытым небом). Вокруг поселка, за рекой, сплошной стеной стояла тайга. С ее стороны в поселок можно было попасть только пешком или верхом на лошади. Был к нему, по существу, один путь ― по побережью Океана. Этот «путь» представлял собой сплошную гальку, местами болотистую почву. Пройти по нему на транспорте можно было лишь во время отлива. Вся протяженность этого пути четко обозначалась электрическими столбами, с оборванными проводами. Столбы сохранялись десятилетиями, несмотря на то что были деревянными. Они крепились на бетонные сваи, которые были намного выше самого высокого прилива. Каждый столб был обжит огромным дальневосточным орлом, который использовал его верхушку и для отдыха, и для дозора, и для наблюдения за добычей, которая могла появиться в виде рыбы или детеныша нерпы в Океане, или зайца, дикого поросенка или детеныша изюбра – со стороны тайги.

Поселок, о котором я рассказываю, расположился как раз на месте древнего стойбища исконных жителей нижнего Амура. Когда рыли под фундамент домов, то обнаружили в спрессованном, как камень, речном песке и мелкой гальке, прекрасно сохранившиеся, изделия, типа ладьи, выдолбленные из одного куска дерева. Что-то среднее между ковшом и тарелкой. Вот она:

Но, самое интересное ― там же невдалеке нашли могилу японского самурая, который лежал в огромном куске окаменевшего песка. Прекрасно сохранился шлем самурая с тремя, разной величины, мечами, прикрепленными к височным частям шлема и ко лбу.

Шлем был прочно одет на голый череп. Сохранились и другие части доспехов самурая ― все это ныне хранится в Хабаровском краеведческом музее (кроме черепа, который я, с не письменного согласия археологов и следственных органов, проводивший экспертизу останков японца, подменил на череп простого бездомного советского гражданина, этих же лет, что и японец, умершего от алкоголизма).