Ирина Мист - Эстетический заговор. Заметки о перформансе

Произносили его по-разному, меняли интонацию, вкладывали разные эмоции. Существует театр одного актёра. Это был перформанс одного слова. Просто. Но глубоко.

Однажды я писала рассказ по заданию.

Мне нужно было втиснуть двадцать слов, написанных разными людьми. Естественно, относиться к такому серьёзно я не могла.

Это не было глобальной идеей. Всего лишь игра и милый стёб. Но результат удивил меня.

Я обнаружила, что когда к делу не относишься излишне серьёзно – получается прикольно. Точно не хуже, чем когда создаёшь из боли, из жажды, из воспоминаний, которые до сих пор тисками сжимают сердце.

Получается иначе – изящно и легко. Глубоко? А разве так важно, чтобы всегда выворачивало наизнанку?

Это кажется таким мелким сейчас. А тогда я, двадцатитрёхлетняя девица спуталась с компанией старшеклассников. Поссорилась с братом и не нашла ничего лучше, как втереться в компанию его недругов – отомстить.

Мы собирались в подъездах и на крышах домов. Сидели прямо на ступеньках или подоконнике. Я разглядывала исписанные стены. А потом брала в руки гитару. Тогда я умела на ней играть. Это потом, переехав в Москву, разучилась. Поначалу снимала комнату и старалась занимать как можно меньше места и не шуметь, чтобы не потревожить покой хозяйки квартиры. На смену комнате пришла съёмная квартира, где я жила на птичьих правах, по купленной регистрации. Шуметь – нельзя. Участковый периодически пытался застать меня дома, но дверь я не открывала. У меня даже был секретный звонок – для своих. Что-то вроде три коротких, два длинных. Постоянно меняющийся позывной, который я сообщала накануне.

Давно не живу на съёмных квартирах. И даже гитара есть. А вот вспомнить, как играла тогда – не могу. И тот волшебный самоучитель, по которому училась когда-то – исчез. Связывала в одну стопку с книгами при очередном переезде. А теперь его нет. Он – особенный. Я покупала несколько самоучителей после, но всё не то. Может, потому что его купил папа вместе с первой гитарой. Мне было лет десять. Но до игры руки так и не дошли. А после двадцати взяла – и спустя полгода заиграла. И не на трёх блатных аккордах – по нотам.

У меня странный голос. Бывший муж считал, что обычные песни мне петь не стоит. А вот романсы шли. И арии из мюзиклов. Моя любимая – «Memory» из «Cats». Люблю до сих пор. Два года назад пела её в сумерках на обрывистом берегу быстрой Катуни.

А тогда – пела в подъезде. И романсы, и «Memory». Выходили люди. Слушали. И никто не жаловался на шум и не грозился вызвать милицию. А я черпала внимание ложками. Такое случилось впервые.

Да, и не нужно было раньше. Представить себе не могла, как это – выйти на сцену. В школе даже к доске – испытание. Терялась, сгибалась в вопросительный знак и еле слышно мямлила.

Сейчас самый важный момент, который отмечаю всегда и вспоминаю после – внезапное молчание зрительного зала и взгляды, слившиеся в унисон.

Это происходит вдруг, словно выключили рубильник – замерло всё. Не важно, что делаю. Кажется, с таким же успехом могу замереть и молчать. В эти моменты нутро вывернуто наизнанку. Со всеми чувствами, мыслями, историями. Словно без кожи. Момент предельной честности. А вдруг отвергнут? Не понравится зрителям – они ждут иного? Но момент, чтобы идти на поводу чужих желаний – упущен. Остаётся рискнуть и завершить то, ради чего вышла. Настоящую историю, что заденет сердца других.

Что движет мной в такие моменты? Может, ощущение власти. Или наслаждение, что играю на струнах чужих душ, вытаскивая боль не только из себя, но и из других. Как хирург, с помощью скальпеля расправляющийся с опухолью.

Или дело в сильнейшей поддержке очень разных людей? Взглядом, молчанием, застывшим дыханием.

Обрезаешь крылья, кромсаешь плоть раз за разом, когда загоняешь себя в рамки.

Форматируешь безжалостно снова и снова. Сколько наступала себе на горло. Убеждала себя – ещё не время. Шептала – есть куда более достойные.

Думала о других, забывая о себе?

Самые яркие мгновенья – окрашены оттенками пламени. Несут дыханье свободы, глоток свежего ветра, ощущение полёта. Приправлены азартом.

Ради таких мгновений стоит жить.

Конечно, иногда вспоминаю слова – что жить нужно ради детей. И это того стоит. Мой ребёнок делает то, что я не рискнула когда-то. Я боялась спорить и отстаивать свою точку зрения. Она вступает в противоборство с учителями. Когда-то я тоже была такой – но сломалась.

И сейчас частенько сомневаюсь, взвешиваю за и против и не рвусь вперёд.

Но, если решаюсь или в нужное время в странном месте говорю «да» – остаётся не быть бараном и не убегать с дороги. Хотя хочется – страшно, когда кидает во что-то новое.

Так было много раз. Если бы я знала заранее, на что подписываюсь – ни в жизнь.

Но в этом – драйв.

Это – как внезапно вспыхнувшая страсть. И не важно, что когда-то считала, что любовь может быть без взаимности. Однобокой, ущербной. И пусть кто-то скажет – достаточно любить самому. Не согласна. Любовь должна созидать, а не рушить. Какое созидание – коль скользишь по кинжальному острию между адом и раем?

Любовь правит миром. Или мной. Не важно – любовь к чему. К тому, чем занимаюсь или человеку. И лучше – если любовь взаимна.

Люблю я вляпаться во что-то авантюрное.

И написать книгу – оказалось чистейшей авантюрой.

И однажды оказаться на сцене и не покидать её.

Танцевать на берегу океана.

Колдовать

Делать зелья

И шаманские погремушки.

И всё это – взаимно.

Без насилия.

Только не с ним – не со страхом. От него сбежать хочется – а не сливаться в страсти. На страх есть три реакции – сбежать, атаковать или притвориться мёртвым.

И притворяешься мёртвой, пока страх жрёт тебя изнутри. Мир сворачивается спиралью – и затягивается в чёрную дыру под названием страх. Тебя нет. Ты внутри страха. Почти мертва.

И причин особых бояться нет. Жизни ничто не угрожает. Могут рушиться какие-то сферы жизни. Финансовое благополучие, самореализация, качество жизни и отношения. Но жизнь – течёт дальше.

Что лучше – продемонстрировать себя человеком, которому чуждо чувство страха? Или – показать, что боишься?

Второй вариант – про честность, и это – прямая дорожка к сопричастности. Показывая свои слабости, становишься ближе к другим. Ты не супермен. И не супервумен. У тебя – те же чувства, что у большинства. Боишься, волнуешься, сомневаешься. Порой без особых причин – ведь угрозы жизни нет.

Честность – неоднозначна. Перед кем и насколько обнажаться?

Перед чужими проще – не всех знаешь. От их мнения – ничего не меняется. В лучшем случае, дороги разойдутся. Меня просто перестанут читать. Или смотреть.