Павел Губарев - Депрессия, роботы и один велосипед – 2

Когда в очередную пятницу Аллар пришёл ко мне, в его одежде уже поселился бионический жучок. Устройство чуткое к звукам и незаметное для сканеров моей охраны. Хотя быть может, это я сделал так, чтобы его не заметили при осмотре. Жозеф не мог этого знать.

В 14:02 священнослужитель Жак Аллар зашёл ко мне в палату и вышел из неё в 14:58. Выйдя в смежную комнату, он умылся, поговорил о чём-то с охраной, а потом вытер шею платком. При этом смахнул с воротника жучок. Повертев его в пальцах, он принял его то ли за насекомое, то ли за почку растения и выбросил вместе с платком в мусорное ведро.

Спустя час, когда я уже должен был покинуть клинику, Жозеф проник в эту комнату. Надо отдать ему должное, я почти не ожидал от него такой прыти: это закрытое помещение, и обработать персонал клиники мог только выдающийся проныра. Жозеф сильно вырос за последние годы.

Тем сильнее я ждал встречи.

Когда он склонился над мусорным ведром, чтобы найти жучок, я тихо вышел из палаты и встал рядом с ним. Он стоял на коленях как верующий в знак покорности перед богом. Он взял жучок двумя пальцами посмотрел на него жадно и брезгливо одновременно.

Тогда я поздоровался с ним.

Жозеф, конечно, выронил жучок от неожиданности, отскочил в сторону и перекатился на спину. Неловкость нашей встречи несколько сгладилась тем, что мне пришлось встать на четвереньки и достать приборчик из-под шкафа. Я протянул горошину обратно Жозефу.

– Ну, возьми. Возьми!

Жозеф послушался, продолжая паниковать.

– Ты хочешь знать, что там записано? Давай послушаем вместе. Я не знаю, как это звучит. Обычно я без сознания, когда мосье Аллар приходит ко мне.

Жозеф не ответил, озираясь и разглядывая меня. Я устал стоять на четвереньках и сел, скрестив ноги. Жозеф тоже подобрался и опёрся на ладони. Так мы и сидели, как дети на пляже после купания. Так же, как мы сидели на берегу Гарроны много лет назад. Я был в больничной рубахе. Жозеф весь покрылся потом, так что пот проступил через майку неровным тёмным пятном.

– Ну что, давай послушаем? – повторил я. И добавил: – Включай!

Приказной тон, хорошо отработанный на сотнях подчинённых, пробил Жозефа и он послушно достал оборудование из кармана джинс.

– Так это была ловушка? – спросил он, подключая жучок.

– Нет, что ты. Ты свободен. Я бы только попросил выслушать меня. Ну или хотя бы послушать то, что ты успел нашпионить.

Жозеф взглянул на меня, как пойманный вор.

– Давай! – приказал я.

Жозеф прибавил громкость, и мы услышали голос Аллара:

И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне. Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц. Волосы на голове сочтены. Барьер. И не бойтесь убивающих тело. Барьер. Ещё раз. И не бойтесь убивающих тело. Барьер. А бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить. Барьер. Не две ли малые птицы продаются за ассарий? Ассарий – мелкая монета. Фиксация. Ещё раз. Волосы на голове сочтены. Барьер. Вы лучше многих малых птиц. Барьер. Малых птиц. Барьер.

Почему он сказал не «убивающих души», а «могущих убить»?

– Хватит, – сказал я. – Думаю, из записи вполне ясно, что мэр Мерсье и господин Аллард не находились в одной кровати.

Жозеф поднялся с пола, убрал планшет и сунул руки в карманы. Я улыбался, и он криво ответил на мою усмешку.

– Могу я теперь уйти? – спросил он.

– И ты не хочешь узнать, чем я занимаюсь в клинике?

– Нет, – отрезал Жозеф.

– Подумай ещё раз. Паника быстро уляжется, а вопросы останутся.

Жозеф задумался.

– Ты хотел обнародовать записанное? Знаю, что да. Вынужден тебя разочаровать, всё звучит так, как будто мэр во время медицинских процедур слушает проповедь. У тебя на руках нет ничего, кроме голоса священника, начитывающего Евангелие от Матфея.

– Это звучит странно, – заметил Жозеф.

– Согласен. Но я странный человек. Мне нужны странные проповеди.

Жозеф посмотрел на меня и кивнул. Тут я обнаружил, что странный человек к тому же сидит на полу в больничной рубахе.

– Я замёрз, – сказал я. – Пойдём в палату, я переоденусь.

Жозеф последовал за мной. Все следуют за мной, когда я об этом прошу.

– Ты знаешь, что я не только странный, но и ненасытный. Неостановимый. Чего ты не знаешь, так это того, что я знаю себя лучше прочих. Чего ты ещё не знаешь, так это того, что пару лет назад я понял, что добром это всё не кончится. Жан Мерсье будет жать на газ, его будет заносить на поворотах, а потом он расшибётся и близких расшибёт. Его либо поймают на запрещённых удовольствиях, либо конкуренты, учуяв его ненасытность, устроят ему ловушку, в которую он вляпается, как слишком уверенная в своей политической искушённости муха в мёд.

Говоря это, я снял больничную рубаху, чтобы переодеться, и остался голым. Жозеф отвёл взгляд, увидел кресло, стоявшее у стены и сел в него, продолжая смотреть куда угодно, но не на меня.

– Это что, исповедь? – спросил он. – Расскажешь, как пришёл к религии?

– Взгляни, Жозе. Видишь крест на моей шее?

Жозеф покосился на меня и ответил:

– Нет.

– А теперь посмотри налево: видишь кресло? Видишь оборудование у изголовья?

Жозеф послушался и ответил после долгой паузы:

– Уж не хочешь ли ты сказать?..

– Именно.

– Серьёзно? Как?

– Проще, чем кажется. Скепсис – это всего лишь короткие вспышки в неокортексе. Религиозные чувства, включая механизм доверия, работают в разных отделах мозга и устроены сложно. Но нам и не нужно их конструировать. Достаточно позволить им разрастаться естественным образом, обрубая скепсис.

Жозеф непроизвольно коснулся своего затылка.

– Но зачем тебе?..

– Честно, не помню, как мне это пришло в голову. Психотерапевтам я не доверял, таблеткам – тем более. В отличие от тебя. А потом – у меня давно крутились мысли как-то задействовать свой разъём.

– Значит, ты теперь верующий?

– Только когда подключён к машине.

– Так зачем?

– Лечу душу.

Жозеф часто заморгал и приподнял брови.

– Не веришь? Как бы тебе рассказать… Сознавать, что бог существует – это…

Я замолчал, выбирая слово. Жозеф изменился в лице. Я понял, что он в первый раз в жизни видит, как Жан Мерсье теряется перед публикой.

– Да, ты знаешь, я не готовил речи и не знаю слов, которыми можно описать, что я чувствую, когда знаю, что есть бог. Он есть, и значит, что я маленький и незначительный. И мои планы смехотворные. И есть смысл. И надо прощать. И можно прощать. И можно…

Я почувствовал, что слова выходят пафосными и пошлыми. Жозеф тем не менее смотрел на меня внимательно. Я набрал воздуха в грудь для объяснений. Почему-то я был уверен, что смогу описать свой опыт. И уж Жозеф поймёт со второго слова, как некогда понимал меня, когда я описывал ему вкус нового вина. Сейчас же мне пришлось описывать вкус вина для человека, который отродясь ничего не пил, кроме воды. Я выдохнул бесполезный воздух.