Борис Алмазов - Психология социального отчуждения

Столь крайние установки относительно индивидуализма и коллективизма наталкивают на некоторые сравнения.

Если взять за основу два способа средовой адаптации: а)мобилизацию изменчивости, когда живое существо приноравливается к обстоятельствам, которые есть; б)мобилизацию устойчивости, когда постоянство внутренней среды удерживается при любых обстоятельствах, легко заметить, что у каждого народа в этом смысле есть определенные предпочтения. Здесь напрашивается биологическая аналогия, согласно которой животные делятся на холоднокровных , которые меняют температуру тела соответственно среде обитания, не покидая ее (пока не замерзнут или не сварятся), и теплокровных , которые тратят массу калорий на поддержание постоянной температуры тела, зато могут жить, где хотят. Первые лишены витальных эмоций («убивают без радости и гибнут без печали»), вторые сильно переживают при угрозе утратить единство внутренней среды и способны на жалость и сострадание. Война мышей и лягушек издревле была сюжетом сказок как символ бессмысленного противостояния, впрочем как и их сожительство (кот Баюн нянчил в детстве Кикимору, но без толку), да и в наши дни тема сосуществования болотных троллей с людьми не сходит с экрана. А в переносе на видовые характеристики человеческого сообщества лягушками следует считать нас (предпочитающих социоцентрический уклад жизни), а европейцев – мышами (с их персоноцентрическим укладом).

Справедливости ради нужно заметить, что в этом отношении мы не одиноки. Американцы во второй мировой войне столкнулись с психологическим феноменом, который не могли объяснить в рамках своих представлений о мотивах поведения человека. Японские солдаты, фанатично стойкие в траншеях, были готовы заискивать перед администрацией лагерей для военнопленных чуть ли не сразу после интернирования. Объяснение, согласно которому человек смиряется под давлением, здесь не годилось. Условия жизни были вполне сносными, а обращение не угрожающим. Никто не занимался «промыванием их мозгов». Оставалось признать, что готовность идентифицировать себя с любым официальным окружением не основывалась на идеях, а проистекала из каких-то глубже лежащих слоев самосознания. Противопоставлять себя режиму им просто не приходило в голову (в чем-то по-детски).

И сравнение с детьми, скорее всего, возникло не случайно. В онтогенезе личности человек осваивает навыки социального отчуждения по мере взросления, так как « потребность отождествлять себя с обществом обусловлена тенденцией уклоняться от вызывающих тревогу отношений, где нужно проявлять независимость, Немногие достигают зрелости, остальные же остаются на промежуточных стадиях развития » – заметил известный американский психолог первой половины ХХ в. Г. Сэлливэн. Вполне возможно, что наши отличия от людей европейского склада и исторического опыта означают не видовую специфику, а лишь разницу в возрасте национального характера.

Весь жизненный путь, если взглянуть на него через призму отчуждения, распадается на три этапа. Детство , когда безраздельно доминирует потребность в отождествлении с реальным окружением. Подростковый возраст, когда рождение личности дает о себе знать тотальным отчуждением. Выборочное отчуждение взрослого , который формирует социальную среду по своему образу и подобию (если может) или сильно переживает, если его вынуждают жить среди тех, кто ему не по вкусу. Именно в такой последовательности социальные инстинкты формируют соответствующие потребности, когда условия воспитания тому не препятствуют.

Первый этапвзросления определяется стремлением к отождествлению себя с реальным социальным окружением. Он содержит четыре кризисных периода развития личности: младенческий, дошкольный, младший школьный, отроческий.

В младенчестве (до 3-летнего возраста) полная неготовность к самостоятельной жизни заставляет жить в постоянном страхе от обилия информации. Присутствие взрослого человека, желательно матери, совершенно необходимо, чтобы «мир был другом, а не врагом». Это обусловливает постоянное эмпатийное стремление к непосредственному соприкосновению с объектом, забирающим на себя психическое напряжение. Угроза эмоционального отчуждения является мощным регулятором поведения и действенным инструментом воспитания. Чтобы избежать увеличения психологической дистанции с родителями, ребенок готов учиться говорить, пользоваться посудой, усваивать навыки самообслуживания.

Законодатель уделяет особое внимание защите младенцев от дефицита родительского внимания, которое невозможно компенсировать даже в хорошо работающем детском учреждении [10] «Руководители воспитательных учреждений, лечебных учреждений, учреждений социальной защиты и других аналогичных учреждений, в которых находятся дети, оставшиеся без попечения родителей, обязаны в семидневный срок со дня, когда им стало известно, что ребенок может быть передан на воспитание в семью, сообщить об этом в орган опеки и попечительства по месту нахождения данного учреждения. За неисполнение обязанностей, предусмотренных данным пунктом статьи, за предоставление заведомо недостоверных сведений, а также за иные действия, направленные на сокрытие ребенка от передачи на воспитание в семью, руководители учреждений, а также должностные лица органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации и органов опеки и попечительства привлекаются к ответственности в порядке, установленном законом» (ст. 121 Семейного кодекса Российской Федерации). . И это неудивительно, так как именно сейчас закладывается эмоциональный фундамент личности – доверие к окружающим, активность познающей воли, коммуникабельность. Дети, испытавшие в младенчестве эмпатийную депривацию, в последующем инстинктивно стремятся обезопасить себя от незнакомого, а привычка жить в тревожном ожидании, заложенная сейчас, определяет во многом стиль поведения, где настороженность к непредсказуемому если и не доминирует, то постоянно присутствует.

После того, как предметное сознание освободит ребенка от абсолютной зависимости от реального окружения, присутствия матери становится недостаточно. В дошкольном возрасте человек начинает тянуться к группе сверстников и нуждаться в игре, организованной взрослым человеком. Изоляция воспринимается как наказание. Так что, будучи грамотно использована, аффилиативная потребность формирует навыки и привычки социальной дисциплины: подчиняться правилам, не обижать слабого, делиться имеющимся, соблюдать чистоту, слушаться старших и т. п. Заблокированная беспризорностью (предоставленные себе дети дошкольного возраста не играют, а живут) или насилием со стороны родителей, она становится источником чувств неприкаянности и озлобленности. Но бывает и так, что вызвать аффилиативную депривацию можно обыденнейшей нечуткостью взрослых к тому, что происходит между детьми в, казалось бы, вполне нормальной игре. Тот, кто не понимает действующих правил (не улавливает, что в этот момент думают другие), воспринимается как чужак и оказывается в психологической изоляции, даже если его не гонят и не бьют. Если организатор игры не замечает эту дистанцию, он обрекает ребенка на тягостное чувство одиночества. Недаром система дошкольного воспитания предусматривает несколько типов учреждений для детей с учетом интеллектуальных и социальных задатков. Не освоив навыков конструктивного общения со сверстниками, дети приходят в школу «озлобленными дезорганизаторами».