Борис Поломошнов - Химера воспитания

На этом вся воспитательная акция отца по отношению к сыну закончилась.

Не успев начаться.

Да и надо ли было как-то по-другому?

Все равно ведь сын – ни при каких условиях и ни-в-каких-бы-то-ни-было обстоятельствах – не сказал бы никому на всем Белом Свете, за что именно он расквасил нос бедолаге , повторившему глупость и подлость своей мамули.

Да, пострадал нос одного человека.

Но виновницей сих страданий – по большому счету – была изначально совсем другая персона.

Какая – нетрудно догадаться.

За одного из двух мальчиков, участвовавших в вышеописанном конфликте, можно быть спокойными: он растет, как надо.

То есть, не только Личностью, но и Рыцарем, ведь честь дамы сердца настоящего Рыцаря находится на острие его шпаги.

И пусть не обольщаются потенциальные обидчики его будущей внучки: за кажущейся физической немощью старика будет подремывать – до поры-до времени – непреклонная воля Ворошиловского стрелка .

Этих глав нет в первом издании книги «Химера воспитания».

Но – будет.

Обязательно.

Во втором.

Ее появление на свет предопределено.

Теми вопросами, что прозвучали на разных презентациях первого издания.

Она – ответ на них.

Или же – скажем несколько скромнее – попытка дать на них ответ.

Итак…

Бабахнул Чернобыль.

Еще тогда.

Когда власть предержащие всем нам не то, чтобы говорили, что ничего страшного не случилось, но просто не говорили.

Ничего.

Выводя на первомайскую демонстрацию воодушевленные массы трудящихся.

И – параллельно – отправляя своих чад и домочадцев куда подальше.

От чернобыльского бабаха .

Земля же, как известно, слухами полнится.

Любая.

Что населена людьми.

Особенно – встревоженными.

Даже не столько за себя, сколько – за своих детишек.

И это – нормально.

Даже в самой ненормальной ситуации.

Более того, в ней – особенно.

В той ситуации на улицах и площадях Киева, бродя по ним хоть целый день, невозможно было увидеть ни одного ребенка, ни одной мамы с детской коляской: детей вывезли.

Родители.

Кому куда удалось.

Чем дальше, тем лучше.

Так и герой этой главы – шестилетний мальчуган по имени Егор был благополучно вывезен аж в Псковскую область, в деревню Литвинково: к гостеприимным родителям жены брата мамы Егора.

Почти как на дачу.

Ведь там флора и фауна произрастают и процветают во всем своем почти первозданном великолепии: трава-мурава буйствует; козочки идиллически пощипывают ее вместе с буренками; поросята упоительно хрюкают, утята уморительно крякают; котята и кутята самозабвенно носятся друг за другом и гоняются за своими собственными хвостиками.

Красотища!

Где еще дитя «асфальтовых джунглей» может столь привольно общаться с дитятями Природы?!

Нравится?

Кнут тебе в руки.

Как говорится, иди и паси.

И вот уже наш шестилетний «мужичок с ноготок» – в фуражке, фуфайке и резиновых сапогах.

Все – как минимум, на четыре размера больше, чем он вырос.

Пасет.

На лугу.

Стадо.

Всем на радость и на пользу: и крупному рогатому скоту, и его престарелым – других-то в деревне уж давно не осталось – хозяевам.

Вот в таком виде и застал своего сына его папа, приехавший на смену маме, чей очередной отпуск к тому времени уже был исчерпан.

Приехал, разгрузился от подарков и гостинцев, и, естественно, на луг.

Где его сынуля с кнутом пасет буренок с колокольчиками на шеях.

«Сыночка, привет!», – кричит с пригорка папаша.

«А, папа. Погоди. Я – сейчас», – ответствовал серьезный шестилетний мужчина в картузе и прочих, соответствующих его новоприобретенному ответственному статусу, причандалах .

«Куда пошла, ëшь твою медь!», – это – Человек-с-кнутом корове.

И та, бедолага, уписавшись с перепугу, – со всей доступной ее стати и габаритам прытью – метнулась из прибрежных к озеру кустов, куда ее занесла нечистая сила.

«Сына, чего ж ты так ругаешься?», – не совсем отойдя от пережитого им лексического удара, вопросил спустившийся с пригорка папаша Егора.

«Папа, я не ругаюсь, а так разговариваю. По-другому они (то бишь, коровы – прим. автора) не понимают. Так мне сказали».

«Вот так так…», – подумалось папаше – «издержки первозданности».

«C этим что-то делать надо, надо что-то предпринять», – глубокомысленно изрек он – про себя.

Тут и подсказка подоспела: с высоты холма, на котором была расположена скромная обитель деда Коли и бабы Мани виднелись золоченые купола Святогорского монастыря.

Да, да, того сáмого, где нашел свое вечное упокоение мятежный Александр Сергеевич.

Пушкин.

Ныне это место так и называется: Пушкинские горы.

Увидено – сделано.

Едем.

Серповидный месяц – на небо – буренок – по домам.

Благополучно сдав кнут, прочие причандалы и полномочия своему семилетнему сменщику, привезенному родителями из Питера к бабушке – на парное молоко, Егор стал тщательно готовиться к завтрашней поездке.

Пистолет (с пистонами) – в сторону: будем надеяться, что не пригодится.

Фонарик – на всякий случай – в рюкзачок.

Фляжку с водой – тоже.

Перочинный ножик, спички, компас – мало ли что? – туда же.

Рогатку… ее-то лучше, чтобы папа совсем не видел.

Бутерброды баба Маня обещала соорудить завтра спозаранок.

Со свежеиспеченным в печи хлебом.

Вроде бы – все.

Можно ложиться спать.

Пораньше.

Ведь завтра – в поход.

Спокойной ночи.

…

В деревне будильник не нужен.

Всякая живность живо разбудит.

С утра пораньше.

Безо всякого будильника.

Баба Маня хлопочет у печки.

Порядок.

Завтрак – на столе.

Бутерброды готовы и упакованы.

Необходимые наставления по поводу дороги и опасностей, гипотетически подстерегающих на ней, получены – в путь!

Долго ли, коротко ли, папа с сыном шли-шли, и, наконец, дошли.

Возле центральных ворот Святогорского монастыря – вереница экскурсионных автобусов, из которых постоянно высаживаются туристы. Преимущественно – пожилые западноевропейцы.

Оживленно гогочут.

Интенсивно фотографируют.

Вычурно позируют.

Белозубо фотографируются.

В основном – на фоне памятника (см. ниже).

Интересно, есть ли среди них потомки Дантеса?

– Папа, а кто убил Пушкина?

Вот только этого вопроса папе Егора сейчас не хватало!