Борис Поломошнов - Химера воспитания

Придется как-то выкручиваться.

Да так, чтобы у сына не возник синдром французофобии.

«Видишь ли», – начинает говорить папаша, еще не имея представления, чем он закончит свой спич .

– Пушкина убил Дантес.

– А на его могилу люди тоже носят цветы?

– Нет. Не носят. Даже прямые его потомки (см. фото надгробной плиты на могиле Жоржа Шарля Дантеса в городе Сульце, что во Франции – прим. автора).

Уфф, вроде бы как выкрутился.

– Правильно делают. У нас деньги есть?

– А сколько надо?

– Чтобы хватило купить цветы.

– Есть.

– Давай.

Дал.

«Это тебе за твои сказки», – сказал шестилетний Егор, тщательно укладывая купленный им букет к подножию памятника навечно тридцатисемилетнему Пушкину.

Ничего лишнего.

Только личное.

Не будем и мы эксплуатировать лишние слова.

Просто помолчим.

А потом вернемся к нашим поточным делам.

Егор – пасти коров.

Его папа – косить траву.

В качестве будущего сена (господи, как эти местные косари это так делают, что к концу дня у них поясница не отваливается? Особенно – с правой стороны, откуда косу заносишь?! Да и с левой – тоже).

Все.

Решено.

На следующие выходные Егора едем в Питер.

В «гордый город на Неве».

Сказано – сделано.

Едем.

Сборы были недолгими.

В отличие от дороги.

Ну, да ничего.

Асфальт плавно стелется под колесами «Икаруса».

Почетный караул корабельных сосен выстроился по обе стороны трассы.

Сама же она устремилась в створ триумфальной арки , образованной дугой разноцветно сияющей радуги.

Вся природа прозрачно намекает пассажирам автобуса, что они мчатся вместе с ним не иначе, как в сказку.

Так и есть.

Прибыли.

Вот она – сказка!

Тут – крылатые львы (см. фото).

Там – сказочные дворцы.

Здесь – почти воздушные зáмки.

Ходи и глазей.

И вдруг – нежданно-негаданно: «Стоп. Никто никуда дальше не пойдет».

Кто это сказал?

– Это сказал я, Егор. Никто никуда дальше не пойдет, пока ты, папа не купишь мне во-он тот синий шлем.

Шлем как шлем.

Мотоциклистский.

Выставлен, по-видимому, для украшения витрины. Какого-то магазина. На Невском проспекте. Ну, выставлен себе и выставлен. Но вся беда в том, что провозглашен ультиматум: «Ни шагу ни вперед, ни назад без этого шлема».

– Зачем он тебе??! Ведь ни у меня, ни у тебя, ни у мамы нет мотоцикла!

– Надо.

– Кому?

– Мне.

– И что ты с ним собираешься делать.

– Носить.

– Где?!

– На голове. Мотоцикла у меня нет. Пока. Зато голова – есть. Уже.

Вот так.

Для незадачливого папаши наступил критический момент.

Вопрос уже стоúт.

Ребром.

«Что делать?».

Если отказаться покупать этот самый злосчастный шлем, то – скандал.

Скорее всего – в виде истерики.

С воплями и коллоидами.

Исторгаемыми и источаемыми – все знают откуда.

Согласиться же покупать эту синюю блестящую ненужность – значит обречь себя на беспросветную непонятность: что с этим злополучным шлемом делать.

И сейчас, и – потом.

Как говорят в таких случаях шахматисты, «цугцванг» (нем. Zugzwang «принуждение к ходу» – положение в шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции).

К счастью, жизнь богаче шахмат.

Она несводима к формализованным позициям.

Ищущий да обрящет

Во всяком случае, стоит на сие надеяться.

Пусть даже это сие будет ничем иным, как Счастливым Случаем.

И Он пришел.

Вожделенный.

Как только, следуя Принципу Наименьшего Зла , папа Егора направился вместе с сыном ко входу в магазин, в чьей витрине так коварно и искушающее торчал злосчастный мотоциклистский шлем, как на пороге возникла Добрая Фея .

В обличии и наряде дородной Продавщицы Мороженого.

«Мороженое! Мороженое! Кому мороженого? Эскимо на палочке и без палочки! Крем-брюле! Пломбир в брикетиках и в стаканчиках!».

Ура-а-а!

Да здравствует питерское мороженое, самое мороженное в мире!

– Так, Егор, ты хочешь мотоциклистский шлем?

– Да, хочу.

– А я хочу мороженого. Сейчас пойду и куплю себе у вон той пожилой снегурочки. Тебе брать?

Пауза.

И – затем – решительное резюме: «Два!».

Вот вам и «цуг-цванг».

Мнимый.

Если Вам кажется, что выхода нет, то это означает лишь то, что Вы чего-то не заметили.

Раз у Егора в каждой руке оказалось по брикетику мороженого, то идти к прилавку с ними уже, по крайней мере, неприлично.

Значит, что?

Значит, что надо погулять , пока мороженое не съестся.

Только теперь папа с сыном гулять уже будут по-другому: папа – пешком, сын – верхом. На плечах у папы. На голову которого в два ручья стекает мороженое. Жизнь налаживается!

Вот такой «happy end» оказался у этой истории.

С географией.

И – с психологией «нежного возраста».

Могло все завершиться иначе?

Совсем иначе?

Вполне.

Не спохватись вовремя папаша Егора, и не подумай он – про себя: «А не дурак ли я?».

Ну, не то чтобы совсем дурак, но, по крайней мере – непутевый.

Ведь как можно было не заметить, что шестилетний Человек, хотя он уже и с большой буквы, но анатомо-морфологически и физиологически он еще вполне маленький.

И он очень устал с дороги.

Проголодался.

Ему бы умыться, поесть да отдохнуть, а тут его непутевый оголтелый папа таскает его за ручку по всему Невскому проспекту.

Ведь они с папой находились хотя и в одном и том же месте, но – в совсем неравных условиях.

И досталось им разное.

Как в сказке.

Про вершки и корешки: папе – вершки (виды на шпиль Адмиралтейства, на памятники фельдмаршалам М. И. Кутузову и М. Барклаю-де-Толли возле Казанского собора, и т. д., и т. п.), а сыну… ноги, ноги, ноги.

Чьи-то.

Ну, и то, что чуть выше.

У них же.

И этим практически исчерпывалось все доступное шестилетнему человеку обозревание.

Ну, и как ему после этого было не взбунтоваться??!

Да и какие могут быть прогулки на голодный желудок?

Теперь же все по-другому.

С высоты почти в полтора человеческих роста можно с неподдельным интересом рассматривать местные достопримечательности.

Особенно – если у тебя в каждой руке – по брикету мороженого.

Заметьте: новые сандалики, купленные перед отъездом из Киева, при путешествии верхом уже практически не натирают те места, которые до того натирали.

На фоне таких маленьких, но весьма ощутимых радостей тяга к покупке мотоциклистского шлема сначала значительно ослабла, а попозже и вовсе угасла.

Ведь понятно, почему возник сыновний ультиматум недогадливому папаше: папа создал неприемлемую для сына обстановку, сын постарался ответить папе тем же.

Разумно?

Не факт.

Но факт, что спровоцировано.