Ф. Зенасни - Психология креативности

В течение последовавших тридцати лет он страдал тяжелой параноидальной шизофренией с галлюцинациями и бредом, связанным прежде всего с нумерологией. Между двумя госпитализациями в психиатрическую клинику он гулял как лунатик по студенческому городку Принстона. Так продолжалось до 1980 года, когда он постепенно стал просыпаться, обрел свои мыслительные способности и в 1994 году получил Нобелевскую премию по экономике. Назар (Nasar, 2001) так заканчивает свое предисловие к книге о Джоне Нэше: «Такова история Джона Форбса Нэша. История о тайне человеческого разума, разворачивающаяся в трех актах: гениальность, безумие, пробуждение».

Мы добавим к этому попытку выделить в случае Джона Нэша когнитивные, конативные и эмоциональные факторы, которые могли быть одновременно факторами креативности и факторами уязвимости для шизофрении.

При исследовании этого случая мы находим те же благоприятные для креативности когнитивные факторы, о которых мы говорили в связи с Оноре де Бальзаком, а именно высокий уровень развития процессов внимания, памяти и ассоциирования идей. «Гений Нэша был той таинственной разновидности, которую обычно связывают с музыкой или искусством, а не с самой древней из наук. Он отличался не только тем, что его разум работал быстрее, память была более сильной и способность к концентрации более мощной: вспышки его интуиции не были рациональными. Как и другие великие математики-интуитивисты – Георг Фридрих Бернхард Риман, Жюль Анри Пуанкаре, Сриниваса Рамануджан, – Нэш исходил из видения, которому он не без труда и намного позже находил формальные доказательства. Но даже когда он пытался объяснить некоторые свои удивительные результаты, путь, по которому он шел, оставался тайной для тех, кто пытался следовать за его мышлением (Nasar, 2001)».

Эта аналогия между музыкой и мышлением кажется тем более уместной, что Нэш думал и разрабатывал свои теории, гуляя по улице и насвистывая Баха. Математическое мышление Нэша как бы отправлялось в путь, следуя движению, ритму, тональности, гармонии и эстетическим эмоциям, заложенным в музыке.

Анри Пуанкаре даже писал в своей книге «Наука и метод» в 1908 году: «Удивительно видеть эмоции в математических доказательствах, которые, казалось бы, могут быть интересны только уму. Нельзя забывать о чувстве математической красоты, гармонии чисел и форм, геометрической элегантности. Это настоящее эстетическое чувство, знакомое всем настоящим математикам. Здесь и находятся эмоции».

Способность к ассоциированию занимает здесь, по-видимому, первостепенное место, будь то ассоциации между такими очевидно разными областями, как математика и музыка, или же применение математики в сфере экономики, или же выстраивание цепочки самих математических идей. Анри Пуанкаре (Poincaré, 1908) подчеркивал важность способности к ассоциированию для математики:

«Математическое доказательство – это не просто сочетание силлогизмов […] порядок, в котором располагаются элементы, намного более важен, чем сами элементы. Если у меня есть интуитивное чувство этого порядка – так, чтобы одним взглядом можно было охватить весь ансамбль умозаключений, мне не надо больше бояться, что я забуду какой-нибудь из элементов, каждый из них сам попадет в отведенное для него место, и моей памяти для этого не надо будет прилагать никаких усилий. […] Заслуживают изучения те математические факты […] которые открывают нам неожиданное родство с другими фактами, давно известными, но ошибочно рассматриваемыми в отрыве друг от друга. Среди выбранных комбинаций наиболее плодотворными часто бывают те, которые состоят из элементов, заимствованных из очень далеких областей; я не хочу сказать, что для открытия достаточно сблизить как можно более отдаленные объекты. […] Полезные комбинации оказываются самыми красивыми, я имею в виду, что они способны в наибольшей степени вызвать то особое чувство, которое знают все математики, но которое абсолютно не знакомо профанам, так что эти рассуждения часто вызывают у них улыбку».

Креативность в математике, по мнению Пуанкаре, основывается на ассоциации идей, которые объединяются в плодотворные комбинации, но их порядок определяется интуицией. Известно, что интуиция связана с предпочитаемым модусом мышления; это приводит нас к исследованию второй сферы – а именно конативных факторов.

Джон Нэш привлекал внимание своей эксцентричностью и нонконформизмом, которые проявлялись и в манере одеваться, и в отвержении им условностей и принятых идей. Он носил полупрозрачные рубашки из дакрона без нижнего белья:

«Это был высокомерный и крайне эксцентричный красавец. […] Никто не был более упрямым, презрительным по отношению к властям и стремящимся к независимости, чем он» (Nasar, 2001).

«Моя фамилия Нэш с большой буквы! – восклицала вся его личность. […] Нэш заявлял: “В MIT в наше время можно найти лишь несколько гениев. Это, естественно, я и Норберт Винер. Даже Норберт, возможно, больше не гений, но есть указания на то, что он им когда-то был”» (беседа с Флатто).

В другой беседе с М. Леггом выяснилось, что он собирался сделать вклад в банк спермы гениев, который был создан в Калифорнии.

Хотя Джон Нэш очень хорошо осознавал свое интеллектуальное превосходство, он также жаждал признания, и это был один из двигателей его работ и публикаций. Так, для получения медали Филдса (самой высокой награды, которую раз в четыре года вручают математику моложе сорока лет) и приза Бехера (престижной награды, сопоставимой с медалью Филдса) он был готов на все, включая подачу одной статьи одновременно в два математических журнала, чтобы гарантировать ее публикацию, что противоречит деонтологическим правилам. Хорошо понятны его горечь и глубокое смятение, когда в 1958 году ему не вручили медаль Филдса (четыре года спустя, будучи в глубокой шизофренической декомпенсации, он не мог больше быть кандидатом), и также хорошо понятно, что для него могло значить получение Нобелевской премии. «Быть коронованным медалью Филдса», как писал Джон Нэш в своей нобелевской автобиографии (Nash, 1995), было, возможно, главной внешней мотивацией. Действительно, если оставить в стороне общественное признание, медаль Филдса была наилучшим основанием для того, чтобы претендовать, будучи еще молодым математиком, на университетскую кафедру и получать исследовательские контракты и хорошую зарплату.

Что касается психотизма, то черты шизоидной личности проявлялись у Джона Нэша еще в годы, предшествующие возникновению шизофрении. Существенным диагностическим признаком шизоидной личности, согласно классификации DSM-IV [24], является «общая отстраненность от социальных связей и ограниченная вариативность эмоциональной экспрессии при контактах с другими людьми. Расстройство возникает в начале взрослого периода и отличается от шизотипической личности отсутствием когнитивных и перцептивных искажений (а именно отсутствием телесных иллюзий)» (р. 749 и 752).