Ф. Зенасни - Психология креативности

Но важно также задаться вопросом, не поддерживались ли и даже не усиливались ли идеи величия процессом творчества вплоть до подталкивания творца к мегаломаниакальному делирию. В «Человеческой комедии» Бальзак создал целый живой мир, населенный 3000 персонажей – обычными людьми, придворными, принцами, – которые вновь появляются в каждом романе. Это монументальный труд, погружающий нас в новую вселенную, с которой мы постепенно сживаемся. Представлены все социальные классы, и каждый персонаж символизирует, часто карикатурным образом, отдельную категорию людей (банкира, нотариуса, врача и т. п.). Это рождение и становление целого общества. Бальзак сам входит в этот выдуманный мир, идентифицирует себя с персонажами, присваивает их себе и живет вместо них. Это его творения, и он до некоторый степени их хозяин. Умирая, Бальзак воскликнет в своей кровати: «Позовите Бианшона, он меня спасет, Бианшон». Бианшон – это врач, которого он сам создал и дал ему жизнь в своих творениях. Андре Моруа пишет (Maurois, 1965): «“Человеческая комедия” – это имитация Бога-Отца». Можно добавить: это абсолютная власть. В этом смысле красноречива следующая фраза Бальзака из «Шагреневой кожи»: «Что есть безумие, если не избыток воли и власти?» Для Бальзака границы между реальным миром и сотворенной им вселенной иногда бывают размыты. Творчество ставит его в положение всемогущества и подпитывает или даже порождает бредовую продукцию. В конце концов воображаемый мир Бальзака вторгается в реальность со своими фиктивными персонажами, к которым он обращается и которые живут рядом с ним.

В жизни Бальзак выглядел оторванным от реальности, экстравагантным, не способным оставаться на одном месте, со спутанным и почти дезорганизованным мышлением, но в то же время он мог крайне сосредоточенно проводить ночи за сочинением, сидя за рабочим столом, способный к удивительно ясному и усложненному мышлению. Можно задаться вопросом, не было ли у него радикальной инверсии, когда реальный мир заходит слишком далеко, а воображаемый мир становится реальным. Гений Бальзака состоял в том, что он в состоянии был придать столько жизненных красок своему воображаемому миру, что тот становился реальным не только для него, но и для других. Это заставило Андре Моруа сказать: «Эти мужчины и женщины, являющиеся плодом его воображения, живы для нас так же, и даже в большей степени, чем живые люди».

В четвертой главе мы говорили о том, что выражение эмоций, связанных с личным опытом, может быть двигателем творческого процесса и что эмоции приводят человека в психическое состояние, благоприятное для креативности. Ранее проведенный анализ когнитивных и конативных факторов показал, каким образом гипомания Бальзака могла влиять на его творческий процесс. Мы можем добавить здесь, что гипоманиакальное расстройство сопровождается состоянием крайней радости, эйфории и возбуждения, которое для Бальзака было двигателем его творчества. Действительно, эти эмоции могут снимать торможение и раскрепощать интеллектуальные способности. С другой стороны, сам творческий процесс может вызывать состояние эйфории, экзальтации и возбуждения, которое подкрепляет и усиливает маниакальное настроение.

Рассмотрим теперь такие два аспекта эмоций, как валентность (радость/мания и печаль/депрессия) и уровень активации (интенсивность переживаемого эмоционального состояния). Адаман и Блейни (Adaman & Blaney, 1996) в своем исследовании, представленном в главе 4, пришли к выводу, что изменение эмоционального состояния, независимо от модальности (радость или печаль), благоприятствует креативности. В случае Бальзака это кажется верным для эмоций положительной валентности – таких, как радость и эйфория, – но совсем не верно для депрессии, которая вызывала у писателя общее угнетение когнитивных способностей, мешая творить и сочинять. Это наблюдение характерно также для таких авторов, как Фридрих Ницше или Эдмон Ростан, у которых, по-видимому, был маниакально-депрессивный психоз: интенсивная литературная деятельность во время маниакальных эпизодов сменялась у них совершенно бесплодными фазами меланхолии. Кроме этого, Адаман и Блейни (Adaman & Blaney, 1996) выдвинули гипотезу, что творческие личности пытаются понизить высокий и дискомфортный уровень активации, занимаясь созидательной деятельностью; исследование случая Бальзака показывает, что гипоманиакальное состояние вызывает повышенный уровень активации. Важным в творческом процессе кажется не столько попытка снизить уровень активации, сколько характер влияния самого высокого уровня активации, приводящего к гиперактивации, которая у Бальзака усиливала внимание, память и ассоциативные процессы, т. е. те способности, которые здесь описывались как когнитивные факторы.

Нельзя завершить исследование этого случая, не сказав о средовых факторах, которые могли сыграть свою роль в депрессии Бальзака и в формировании его реактивных защит. Имеются в виду маниакальная защита и защита, основанная на творческом процессе, которые защищали Бальзака от тревоги, связанной с депрессивной опустошенностью.

Прежде всего в возникновении меланхолического состояния у Бальзака сыграла роль его безответная любовь к матери Анне-Лауре Бальзак, которая осыпала нежностями его сводного брата Анри, рожденного от внебрачной связи с Жаном де Маргоном, когда Оноре было восемь лет, и которая игнорировала Оноре на протяжении всего детства вплоть до подросткового возраста. Эта рана была глубоко скрыта, и увидеть связанные с ней страдания можно только в нескольких письмах матери, исполненных ненависти. Позже под действием стрессовых и дестабилизирующих факторов среды у Бальзака возникали маниакальные приступы и несколько депрессивных фаз. Каждый раз, когда Бальзак проходил в жизни через период финансового кризиса, он ускользал в маниакальный приступ с фантазиями могущества, мечтами о богатстве и выспренними идеями.

Математик Джон Форбс Нэш родился в 1928 году в Виржинии. Ему едва исполнился 21 год, когда он сформулировал в своей диссертации теорию игр и сотрудничества, которая совершила революцию в экономическом мире. В 1958 году, накануне его первого эпизода шизофренического делирия, журнал «Форчун», оценивая его вклад в теорию игр и алгебраическую геометрию, увидел в этом молодом профессоре Массачусетского технологического института (MIT [23]), которому только что исполнилось 30 лет, наиболее блестящего представителя молодого поколения разносторонних математиков, способных работать и в чистой, и в прикладной математике (G. W. Boehm & Juillet 1958, p. 127).