Ф. Зенасни - Психология креативности

Что касается памяти, при маниакальных состояниях наблюдается гипермнезия, особенно визуальная. Уже в детстве у Бальзака была выдающаяся память. В феврале 1834 года он писал графине Маффеи: «Есть только одна вещь, которая дает мне почти счастливые часы; это повторное проживание в памяти определенных дней с удивительной верностью впечатлений, точностью памяти. Закрывая глаза, я оказываюсь там». Таким же образом высказываются персонажи его книг: «Моим единственным стремлением было видеть. Видеть – не значит знать», – говорит антиквар в «Шагреневой коже». «Мой взгляд как у Бога. Я проникаю взглядом в сердца. Ничто от меня не спрячется», – восклицает Гобсек.

Визуальная гипермнезия позволяла ему повторно в мельчайших деталях увидеть прошлые события и заново пережить их, вплоть до отождествления себя с действующими лицами. Бальзак даже задается вопросом, не может ли эта способность, доведенная до крайности, привести его к безумию. Вот что он пишет в начале «Фачино Кане»: «Моя наблюдательность позволяла мне жить жизнью того, на кого она была обращена, ибо наделяла меня способностью отождествлять с ним себя самого, так же как дервиш из "Тысячи и одной ночи" принимал образ и подобие тех, над кем произносил заклинания». Или: «Слушая этих людей, я приобщался к их жизни; я ощущал их лохмотья на своей спине; я сам шагал в их рваных башмаках; их желания, их потребности – все передавалось моей душе, или, вернее, я проникал душою в их душу. То был сон наяву… Отрешаться от своих привычек, в каком-то душевном опьянении преображаться в других людей, играть в эту игру по своей прихоти было моим единственным развлечением. Откуда у меня такой дар? Что это – ясновидение? Одно из тех свойств, злоупотребление которыми может привести к безумию? Я никогда не пытался определить источник этой способности; я обладаю ею и применяю ее – вот и все».

Наконец, при маниакальных и гипоманиакальных состояниях более часто встречаются ассоциации идей. Когда у Бальзака бывали гипоманиакальные эпизоды, возникало большое количество ассоциаций, которые, как и в случае с памятью, проявлялись в зрительной модальности в виде образов. Так, душа ассоциировалась с лицом, алчность или интеллект – со взглядом. Когда же гипомания Бальзака превращалась в выраженную манию, ассоциации идей теснились, становились спутанными и дезорганизованными (то, что называется бессвязностью мышления при маниакальном приступе), творческая продукция теряла связность. Эту бессвязность мышления можно найти в стиле Бальзака, она вызвала следующее замечание современного писателю литературного критика Сент-Бева: «Словарь Бальзака бессвязный, его слова бьют ключом и выскакивают как будто случайно» (Jeannot, 1986, р. 37). Лишь ценой многочисленных переделок и поправок, совершаемых в периоды успокоения, Бальзаку удавалось придать смысл тому, что он написал. Лихорадочная возбужденность Бальзака проявлялась также в его почерке, так что Теофиль Готье сказал: «Лист становился беспорядочным нагромождением ссылок, лабиринтом, был исчеркан линиями и знаками. Это было похоже на фейерверк, нарисованный ребенком» (цит. по: Jeannot, 1986, р. 42).

Важную роль играют также конативные факторы – такие как нонконформизм, мотивация и психотизм. Типичная маниакальная личность отличается нонконформизмом и экстравагантным внешним видом, что связано с расторможенностью, возникающей в результате освобождения от моральных и социальных ограничений. Нонконформизм Бальзака проявлялся в экстравагантности его одежды и в оформлении его многочисленных жилищ. Братья Гонкуры сообщают, что он носил «смешные жилеты, покупал на набережной Лепеллетье масонские шляпы с подкладкой из синего люстрина» (Jaennot, 1986, р. 31). Описание Ламартина подтверждает эти слова: «Он носил костюм, полностью лишенный элегантности, тесный для его громадного тела, неопрятный жилет, белье из грубой конопли, синие чулки, башмаки, продавливающие ковры; у него был вид школьника на каникулах, который вырос за год так, что на нем лопается одежда» (там же). Его мебель удивляла как своей эксцентричностью, так и изобилием белого цвета и яркостью (кресла и кровати обиты белым, диваны и подушки тоже белые). Но именно этот нонконформизм позволял Бальзаку опрокидывать условности, подвергать сомнениям, казалось бы, общепринятые вещи, короче говоря, быть креативным.

Что касается мотивации, то Бальзак был глубоко увлечен своим творчеством, что позволяло преодолевать законы конечности пространства и времени, реализовывать величественные замыслы. Здесь важно отметить, что идеи величия и потребность в освобождении от пространственно-временных ограничений являются неотъемлемой частью маниакальной симптоматики. У Бальзака было стремление, мечта, можно даже сказать, бредовая идея о выходе за пространственно-временные ограничения. Дух бальзаковских персонажей витает вне времени и пространства. Но Бальзак дарует самому себе, благодаря собственным трудам, силу сверхчеловека, находящегося за пределами реальности и заявляющего об этом (предисловие к «Шагреневой коже»): «Есть ли у гениев (и он явно говорит о себе самом) власть заставить вселенную войти в свой мозг, является ли их мозг талисманом, с помощью которого они отменяют законы времени и пространства?..» Также в «Шагреневой коже» антиквар выражается таким образом: «Тонкая способность представлять в себе вселенную, огромное наслаждение двигаться, не будучи связанным узами времени или путами пространства, наслаждение все объять, все увидеть, наклониться над краем света, чтобы вопрошать к другим сферам, чтобы слышать Бога!»

Благодаря своему творчеству Бальзак достигал состояния «чистого духа», неподвластного обычным материальным ограничениям времени и пространства. И если для художника это может быть существенной мотивацией, влияющей на его креативность, то для нас этого достаточно, чтобы задаться вопросом, не подходим ли мы здесь к границам бредовой организации.

Что касается психотизма, то, как мы уже сказали, маниакальное состояние включает в себя квазибредовые идеи величия. Описания Бальзака соответствуют этой клинической картине. Но идеи величия становились для Бальзака фактором креативности – в том смысле, что он их реализовывал в своих трудах, создав, как мы знаем, персонажей, свободных от пространственно-временных ограничений, или же творя под своим пером микрокосм, которым он правил. Творческий процесс, возможно, защищал его от психотической декомпенсации, т. е. от потери контактов с реальностью. Действительно, творческий процесс позволял Бальзаку создавать ограниченный воображаемый мир, в котором он мог жить и реализовывать свои фантазии. Труды Бальзака, также как и его бред, выполняли функцию реконструкции новой реальности. «Если бы его не призвало к себе искусство, не затерялся бы Бальзак безвозвратно в туннеле настоящего делирия? […] Художественное призвание Бальзака, возможно, спасло его от безумия. […] Для Бальзака спасительная роль искусства проявляется двояким образом. С одной стороны, подобно делирию, оно обеспечивает ему поддержку со стороны воображения, которое единственное может воссоздать потерянный мир и обеспечить освободительную проекцию его опасных фантазий. С другой стороны, канализируя примитивную силу оторванных от реальности инстанций и управляя ими в новом пространстве, он приближается к опасности делирия» (Jeannot, 1986).