Андрей Курпатов - Складка времени. Сущность и критерии

«Правило 10 000 часов» – по существу, универсально, поскольку оно, судя по всему, определяет примерное количество операций, которые необходимо проделать нашему мозгу при освоении той или иной сферы деятельности (включая изучение какой-либо дисциплины), чтобы обзавестись необходимым количеством содержательных элементов, в которых – в упакованном виде – окажется заключена вся информация, необходимая для решения задач на высоком профессиональном уровне. Объемная терминология, множество теоретических воззрений и практических навыков «сплавляются» друг с другом через формирование огромного числа взаимных внутримозговых «гиперссылок». Можно сказать, что эти элементы как бы перелинковываются в мозгу таким образом, что, потягивая за один из них, вы вполне можете захватить относительно сразу всю массу знаний, относящихся к данному вопросу [105] Когда я использую понятия «динамический стереотип» или «доминанта», на которых в значительно степени базируется разработанная мною совместно с Геннадием Геннадиевичем Аверьяновым «системно-поведенческая психотерапия», за ними скрывается массив знаний и опыта, многократно превышающий представления специалиста, просто наткнувшегося на понятие «динамическая стереотипия» в работах Ивана Петровича Павлова или «экзогенный конец доминанты» в трудах Алексея Алексеевича Ухтомского. . Возможно, за те тысячи часов, пока человек работает над соответствующей темой (проблемой, навыком и т. д.), он не узнает постоянно чего-то совершенно нового – того, что он не знал в принципе или не мог узнать из учебников, специальной литературы, «спросить у Яндекса» или Википедии, дело не в этом. Дело в том, что за эти часы имеющиеся у него знания компонуются в емкие структуры, обладающие необходимым внутренним объемом, чтобы, складываясь «здесь и сейчас» в количестве трех-четырех элементов, решать задачу, максимально учитывая ее подлинный объем (или хотя бы приближаясь к нему).

Поэтому качество игры на скрипке, техника программирования или успешность психотерапевтического лечения – это не просто знания и навыки конкретного специалиста, это сама конструкция знаний в мозгу соответствующего работника. По всей видимости, до тех пор пока эта 10 000-часовая «практика» не пройдена, на необходимую полноту соответствующего действия рассчитывать не приходится, даже если внешне оно вполне может напоминать то, что нужно, – вспомним нашего дилетанта-историка и антиковеда со стажем. Конечно, на формирование у нахимовца навыка автоматической генерации «отмазок» может хватить и года более-менее регулярных упражнений (проверено на опыте), но речь, конечно, идет о более сложноорганизованных задачах. Так или иначе, но сам этот опыт работы мысли – скрупулёзной, настойчивой, системной, стрессовой – бесценен: мозг постепенно учится формировать множество дополнительных измерений реальности, образно говоря – она (точнее, «объекты», элементы мысли, ее представляющие) из 2D превращается в 3D, потом в 4D, 5D и т. д. до уровня Альберта Эйнштейна или, например, Григория Перельмана. Более того, освоение некой сферы деятельности (области знаний и т. п.) в течение столь значительного периода времени (и при условии высокой интенсивности данной работы), по всей видимости и в целом, влияет на способности человека к усвоению материала и решению задач, даже не связанных напрямую с данной сферой или областью. Его мозг уже научился строить соответствующие мномерные модели, у него уже есть шаблон формирования необходимых «гиперссылок» и техника «перелинковки» элементов системы, что объясняет как ценность «академического образования» (в основе которого лежат как раз формирование навыков работы с информацией и системность подхода), так, вероятно, и случаи политалантливости (так называемых полиматов) или, например, способности человека к усвоению большого количества иностранных языков.

Впрочем, вернемся к исследованиям Александра Романовича Лурии, но на сей раз уже не на лобных пациентах, а на умственно отсталых детях. Суть этого эксперимента сводилась к следующему: ребенка просили нажимать на ключ, когда в перечне озвучиваемых ему и не связанных друг с другом слов появлялось слово «кошка», параллельно с этим у ребенка замерялись сосудистые реакции – сужение сосудов пальца и расширение сосудов головы, характеризующих включение ориентировочной реакции. Нормальные дети в возрасте от 11 до 15 лет (контрольная группа) демонстрировали отчетливую ориентировочную реакцию в тот момент, когда произносилось указанное слово – «кошка», но также и слова, связанные с ним по значению, например, «котенок», «мышь», «животное», «собака» и т. п., что свидетельствовало о наличии в мозгу здорового ребенка целой системы семантических связей. На слова, которые не были связаны в его мозгу со словом «кошка», например «стекло», «карандаш», «облако» и т. д., а также на созвучные слова – «окошко», «крошка» и т. д. ориентировочной реакции не наблюдалось. Однако подростки (15–17 лет) со слабой формой олигофрении реагировали иначе, демонстрируя признаки ориентировочной реакции и при произнесении слов, близких к слову «кошка» по текстовому значению, и на слова, сходные по звучанию. Наконец, в группе подростков с глубокой формой олигофрении (имбецильность) ситуация и вовсе менялась – да, у них фиксировалась ориентировочная реакция на слово «кошка», но уже не было реакции на слова, близкие по значению (например, «крыса», «собака», «животное»), то есть они не были объединены у них сематическими полями, а сами эти поля были, соответственно, предельно узкими и примитивными. Но и в дополнение ко всему прочему, слова, сходные с сигнальным по звучанию – «крошка», «окошко», «крышка», «кружка» и т. д., – вызывали у детей с серьезными дефектами интеллекта полноценную ориентировочную реакцию. То есть семантические, с позволения сказать, поля таких пациентов не только были узкими и примитивными, но и строились уже не по семантическому принципу (принципу значения, смысла), а по акустическому.

Дальнейшие исследования Александра Романовича и его коллег, проведенные уже на здоровых взрослых испытуемых (куда более изощренные – с использованием дополнительных раздражителей, способов подкрепления и проч.), показали, что наши семантические поля, во-первых, многогранны, то есть крайне сложно организованы и вовсе не напоминают скучную статью из энциклопедического справочника, во-вторых, имеют свое весьма устойчивое «ядро» и подвижную «периферию», а в-третьих, и это здесь самое главное – «что далеко не все выявленные связи в равной степени осознаны и что во многих случаях сосудистые реакции раскрывают потенциальные системы связей более полно, чем это мог бы сознательно сделать сам испытуемый» [106] Лурия А.Р. Психологическое наследие: Избранные труды по общей психологии / Под ред. Ж.М. Глозман, A.A. Леонтьева, Е.Г. Радковской. – М.: Смысл, 2003. С. 227. .