Андрей Курпатов - Складка времени. Сущность и критерии

«Таким образом, – продолжает А.Р Лурия, – раскрытая нами система связей ясно не осознается; она более полно отражается в системе сосудистых реакций, чем в описании восприятия эксперимента самим испытуемым. Семантический анализ связей, сформированных испытуемым, подтверждает эту особенность. Он показывает, что образованная в опыте семантическая система с трудом поддается четкому логическому анализу и не совпадает полностью с какой-либо определенной системой понятий. […] Отсюда следует, что было бы грубой ошибкой подходить к реальным семантическим полям, возникающим в мозгу испытуемого, как к системе логических связей, категорий, которые могут быть и более широкими, и более узкими. […] Мы полагаем, что мы в данных экспериментах обнаружили семантические поля или системы, образованные в прошлом опыте и являющиеся автоматическими для взрослого человека. Эти поля, или системы, не осознаваемые в каждый данный момент, образуют фон любого познавательного процесса» [107] Там же, с. 227–228.

Иными словами, мы не отдаем себе отчета в сложности своего собственного мышления, когда решаем ту или иную задачу. Нам может казаться, что умозаключение, к которому мы пришли, решая ее, является простым, даже самоочевидным, что, например, нет ничего сложного в том, чтобы так понимать историю Древней Греции или психотерапию, так видеть те или иные экономические, политические, социальные, культурные процессы (подставьте сюда любую сферу, в которой вы настойчиво трудились на протяжении 10 000 часов), что мы «просто сложили два и два». В конце концов, если посмотреть на возможности нашей «рабочей памяти», мы действительно эти «два и два» и складываем, но вопрос в том, какие семантические поля (или системы) за этими «два и два» стоят, в том, насколько была вовлечена наша «Система 2» в проработку – продумывание, промысливание, проделывание – этих полей (или систем), каждого их элемента. Чем объемнее была эта проработка, тем серьезнее и состоятельнее становится наше мышление (замечаем мы это или нет), и наоборот, чем она была более поверхностной, простой, бессистемной, испрошенной у Яндекса, Гугла или Википедии, тем фиктивнее оказывается и само наше мышление, не захватывающее в себя и не «переплавляющее» в себе достаточный объем информации, понимания и опыта.

Иными словами, если природа не обделила нас интеллектуальной функцией как таковой (как обделила она, например, умственно отсталых детей), мы, в принципе, способны к подлинному – глубокому и содержательному – мышлению, используя в качестве его элементов сложноорганизованные, проработанные и продуманные «семантические системы» («концепты», как их понимали Жиль Делез и Феликс Гваттари [108] Делез Ж; Гваттари Φ. Что такое философия? / Пер. с фр. и послесл. С. Зенкина. – М.: Академический Проект, 2009. – 261 с. ). Но, учитывая тот факт, что мы все-таки имеем в себе дело с мозгом кроманьонца (именно поэтому он, видимо, и нуждается в столь длительной – 10 000 часов – тренировке, чтобы освоиться не с такими уж и сложными, положим руку на сердце, задачами, как умение хорошо играть на скрипке или проводить психотерапевтический сеанс качественно), вероятность того, что наши семантические поля, хоть и будучи разнообразными, в действительности окажутся пустыми и слабыми, куда выше.

Осмысляя теперь все сказанное, трудно не думать, что «Система 1» – это не только один из механизмов работы нашего с вами мозга, но в каком-то смысле сам способ существования окружающей нас информационной среды, где все, что мы хотим знать, уже наличествует «приготовленным» – упрощенным, однозначно определенным, выхолощенным, перелинкованным, превратилось в ту самую «детскую книжку с картинками». Масскультура (в самом широком смысле этого слова) теперь делает за наш мозг всю ту работу, которую, в принципе, он, наверное, должен был бы произвести сам: вместо того чтобы рыться в библиотечных каталогах, четко формулируя свою цель, соотнеся одно с другим, прорабатывая альтернативные варианты и так далее, вместо того, чтобы читать толстенные и нудные книги, копаться в справочниках, консультироваться с профессурой и, наконец, просто считать в столбик и с логарифмической линейкой, мы получаем все и сразу – в «прожеванном» и «переваренном» виде. Мозг не нуждается более в работе на протяжении 10 000 часов, чтобы формально соответствовать должному уровню компетенции. Он и так с помощью подручных средств – «интеллекта», вынесенного наружу (точнее добирающего снаружи – из Сети – все, что ему необходимо для решения оперативных задач), вполне может имитировать полноценное и системное мышление. Да, в этом мышлении могут фигурировать те же самые слова, но только «семантические поля» этих слов, их мощность как «концептов» (© Ж. Делез, Ф. Гваттари) в устах говорящего, несоразмерны решаемым в действительности задачам. Эти фейковые по существу «концепты», эти слова с бедными и полупустыми «семантическими полями» следовало бы называть не «понятиями» (и уж тем более не «концептами»), а фальсифицированными понятиями, или, проще, фальсификатами.

Теперь осталось задаться вопросом – возможно ли мышление с помощью «Системы 2», если элементами такого мышления (его «объектами»), выведенными в соответствующий момент в нашу рабочую (оперативную) память, являются подобные фальсификаты? Возникнет ли то «затормаживание», о котором писал Александр Романович Лурия, то анохинское «переплавление» стекающихся к лобным долям возбуждений – все то, что необходимо для возникновения как самого вопроса и по-настоящему временного состояния вопрошания? Включится ли, иными словами, канемановская «Система 2», если ее элементами будут фальсификаты?

Вряд ли можно счесть простой случайностью тот факт, что современные семиотические представления о «знаках» (как самостоятельных сущностях, организующих нашу жизнь) стали активно развиваться именно после Второй мировой войны, а еще точнее – после изобретения атомного оружия, после Хиросимы и Нагасаки, в эпоху гонки ядерных вооружений и холодной войны, «политики сдерживания» и «взаимно гарантированного уничтожения». В каком-то смысле это новое оружие положило конец историческому времени в прежнем его понимании – возник своего рода «порог возможного», порог, который нельзя преступать. Так наша цивилизация обнаружила себя в некоем анклаве существования. Футурологи тут же заговорили о «конце истории» и «последнем человеке» (© Ф. Фукуяма), возобладали концепции «неолиберализма», «глобализации» и «мультикультурализма», наконец, всеобщее внимание привлекла новая реальность… Как пишут «медиа-активисты» (они сами себя так называют), поскольку расширение в физическом мире более невозможно, нам необходима новая среда, где расширение может быть потенциально беспредельным – «инфосфера».