Джо Марчант - Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел

Такое положение во многом объясняется тем, что обособление памятования от его религиозных истоков проторило путь к научному изучению его потенциальной пользы и дальнейшему узакониванию техники. Были выполнены сотни рандомизированных проконтролированных испытаний, основанных на памятовании терапий. Систематические обзоры и метаанализы последовательно показывают, что программа снижения стресса на основе памятования (МВСТ) уменьшает хроническую боль и тревогу, сокращает стресс и улучшает качество жизни всех – от переживших рак до здоровых волонтеров {250}.

Кое-кто озабочен этим взрывом популярности. Некоторые учителя буддизма сетуют на то, что памятование стало предметом торговли с утратой его тонких значений {251}. Психологи предупредили, что курсы памятования все чаще предлагаются неквалифицированными педагогами, преподносящими себя как экспертов. В новостях описываются трагические последствия, которыми оборачивается для беззащитных участников медитация в отдаленных изолированных центрах. Так, в ходе курсов, проводившихся в Аризонской пустыне, людей заставляли подолгу медитировать без пищи и воды перед церемонией в «палатке потения» – трое умерли, а восемнадцать были госпитализированы с различными нарушениями: от теплового удара до почечной недостаточности {252}.

Между тем социолог Университета Нью-Мехико в Альбукерке Кристин Баркер считает это движение грандиозным опытом раскаяния и называет медитацию памятования «самодеятельной медикализацией каждого мгновения» {253}. Она подчеркивает совет Кабат-Зинна медитировать, «как будто от этого зависит ваша жизнь, ибо так оно в значительной мере и есть». Она предупреждает, что идея о зависимости здоровья от постоянного памятования превращает всех в пациентов, которые нуждаются в лечении от нездоровых мыслей и должны чувствовать себя неудачниками, если не достигают этого блаженного состояния.

Гарет смеется над последним пунктом. «Постоянное памятование невозможно», – говорит он {254}. Правда, он признается, что после нескольких месяцев медитирования всего по пять минут в день он обнаружил, что ему становится проще находиться в настоящем моменте. Благодаря этому он стал более терпеливым, уже не так переживая из-за препятствий вроде подъема по лестнице. «Мне становилось намного легче, когда удавалось не слишком забегать вперед себя и оставаться в настоящем», – говорит он. После этого он увеличил длительность медитаций и утверждает теперь, что польза была «астрономической».

Он объясняет, что бо́льшая часть мучений при рассеянном склерозе исходит из прошлого или будущего. После постановки диагноза он страдал, думая о том, что любил – работе, прогулках – и чему уже не бывать, а также о будущем: например, что лишится зрения и не увидит, как вырастут дети (сейчас у него два сына), или будет испытывать невыносимую боль.

«Мне ежедневно и беспрестанно приходится отвлекаться от этих мыслей», – говорит Гарет. Он считает, что эту задачу облегчает регулярное упражнение в памятовании. «Мне всего тридцать шесть – каким же я буду через десять лет? Тема всплывает, но я никогда не даю ей развиться». Если ему удается остаться в настоящем моменте и сосредоточиться на происходящем вокруг, то бо́льшая часть страданий улетучивается и жизнь снова хороша – даже прекрасна.

Сейчас Гарет медитирует по полчаса ежедневно. Он рано просыпается и медитирует сидя в постели, либо фокусируясь на дыхании, либо внимая музыке, которую слушает через наушники. Но он пытается привнести памятование и в жизнь. «Если приходит и начинает мешать сын, то он становится предметом медитации». Это означает, что вместо того, чтобы отвлечься на игру, Гарет сосредотачивает все внимание на сыне.

Гарет считает, что памятование помогло ему не только радоваться и ценить свою жизнь, включая общение с детьми, но и стать более терпимым и эмпатичным. «Эмпатия возможна, лишь когда замечаешь разные вещи – что собеседник, скажем, нахмурился, – а памятование как раз и учит замечать».

Ему стало легче справляться и с болью. Гарет страдает невралгией тройничного нерва – приступами острейшей боли в половине лица. Прогноз гласит, что по мере развития заболевания будет хуже. Гарет рассказывает мне буддийскую притчу о том, что боль имеет два острия: физическую боль и ту историю, которую мы к ней подсоединяем. Эта метафора напоминает мне об ожоговых пациентах, уже нам знакомых, чья боль усиливалась тревогой и страхом. Но вместо того, чтобы отвлекаться от боли при помощи орудия вроде Снежного Мира, медитирующие стремятся устранить эмоциональную составляющую, как раз сосредоточившись на боли.

«Ты впускаешь ее, – объясняет Гарет. – Ты принимаешь ее, приглашаешь выпить чайку и заключаешь в объятия. Похоже на безумие, но помогает. Я гораздо, гораздо меньше страдаю от приступов, когда они возникают».

Я спрашиваю насчет утомляемости. Как правило, она представляет большую проблему для больных РС. Гарет отвечает, что постоянно уставал, но медитации все изменили. Сейчас он ведет по любым стандартам активную жизнь: находит время для детей, борется с болезнью и снова трудится полный рабочий день – теперь за столом, расследуя жалобы на действия полиции. И продолжает содержать свой сайт «Everyday Mindfulness» {255}наряду с ассоциированным аккаунтом в «Твиттере». (Самым частым ретвитам подвергается его цитата из Будды: «Боль неизбежна, страдания можно избежать».)

«Люди думают, что медитация крадет время, но все наоборот, – говорит он. – Она его дарит – то самое, что мы тратим на бесполезные мысленные цепочки. Без медитации я бы не жил сейчас, как живу».

До разговора с Гаретом я вряд ли улавливала суть медитации. Это не быстродействующее средство; нужны часы регулярной тренировки, и понадобятся новые испытания, чтобы точно установить, кому она помогает и как. Но здесь, внимая за сэндвичами в снежных йоркширских долинах отцу и офицеру полиции, который описывает ежедневные боль, стресс и страх, превосходящие все, мне известное, я не могу отделаться от мысли, что если памятование позволяет ему мужественно и даже радостно разбираться со своими демонами, то это весьма могущественное орудие.

Ясное февральское утро. Я застенчиво разминаюсь в комнате, полной незнакомцев. Это Центр расстройств настроения при Эксетерском университете, Великобритания, и мои соседи надеются, что памятование защитит их от смертоносного отчаяния большой депрессии, отогнав стрессогенные мысли.

Название программы – «Когнитивная терапия, основанная на памятовании» [9](МВСТ). Она была разработана в Оксфордском университете Марком Уильямсом с коллегами и опирается в основном на программу снижения стресса на основе памятования (МВСТ), но с акцентом на депрессии. Согласно традиционным медицинским представлениям, депрессия возникает при химическом дисбалансе в мозгу – нехватке нейротрансмиттера серотонина. Большинство антидепрессантов повышает его уровень. Но препараты помогают только трети пациентов, а из первой главы нам известно, что их действенность во многом объясняется эффектом плацебо. И у них, как у большинства лекарств, есть побочные эффекты (от диспепсических расстройств и сексуальной дисфункции до суицидных мыслей).