Дэвид Ренсин - Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история

Наверное, потихоньку мы все же дрейфовали в сторону суши, потому что, хотя мы и не могли ее видеть, мы вдруг услышали ее запах. Мы с Гарри с удвоенным рвением попытались завести мотор, до этого старательно просушенный на солнце. То же самое мы проделали с электрическими приборами и радио. Тщательно изучив проблему и отбросив наиболее несостоятельные версии, мы пришли к выводу, что мотор у нас не заводится, потому что всасывающие форсунки не того размера и не подходят для того тяжелого топлива, которое мы выбрали в Пуэрто-Вальярте. Мы попробовали форсунки побольше, и мотор ожил, равно как и остальные приборы.

Мы взяли курс на Пуэрто-Вальярту, где нам подлатали корабль и починили радио. Мы дрейфовали почти неделю. Я отправил сообщение жене, описав наше затруднительное положение и заверив, что со мной все в порядке.

Позже я получил письмо, отправленное ею раньше, в котором она упрекала меня в том, что я веду себя как эгоист и не даю о себе знать целую неделю. За этим письмом последовало еще одно, в котором Синтия говорила, что все понимает и просит забыть о том, что она написала раньше.

В Акапулько мы прибыли в начале марта. Бухта вся светилась огнями от стоявших в ней кораблей. Окружающие холмы были застроены жилыми домами и небольшим количеством отелей.

Медленно подплывая к яхт-клубу De Yatez, мы услышали громкий приветственный вопль с соседней шхуны. Это Ли Льюис с Adelia призывал нас стать на якорь рядом с ним. Он жил в Акапулько уже пятнадцать лет. Ли и его команда поднялись к нам на борт и кратко сориентировали нас, рассказав о жизни в городе. «Тут не очень дорого, – объяснил Ли, – но хорошая жратва в большом дефиците. Ночная жизнь начинается в десять вечера».

Сначала мы отправились в самый лучший отель, «Касабланку», потом в отель «Америкас», откуда проложили себе тропу к бару на открытом воздухе: в нем подавали коктейли в половинке ананаса. Заведение было окружено десятифутовым бамбуковым забором. Когда мы выпили свои напитки, бармен попросил нас выбросить ананасы за забор, где местные поджидали кожуру.

Так происходило изо дня в день. Утром на пляж, ночью – по барам. На третью ночь, вернувшись в бар отеля «Америкас», мы обнаружили, что вестибюль, ведущий к бару, закрыт. Два здоровяка-охранника стояли на страже и никого не впускали.

Мы попытались разглядеть, что творится за их спинами, и увидели, что за закрытыми дверями проходит вечеринка. «Кто это там веселится?» – спросил я у одного из охранников.

«Вирджиния Хилл», – ответил он отстраненно. Он понятия не имел, кто она такая. Но я-то знал. Это была девушка Багзи Сайджела. И когда я говорю «была», я имею в виду именно «была». Ведь через какое-то время после нашего с ним знакомства его убили.

Я попросил у охранника разрешения передать ей записку – и Вирджиния тут же выбежала. Крепко обняв меня, она сказала: «Луи, заходи!»

– Но нас тут шестеро, – возразил я.

– Если все это твои друзья, то пусть тоже присоединяются, – предложила она.

На следующий день, 7 марта, я получил телеграмму от Синтии. «Срочно нужно твое присутствие, приезжай домой сразу же». Ну что еще? У меня возникло давно знакомое ноющее ощущение в желудке.

Я взял билет на самолет до Лос-Анджелеса, Гарри вместе с командой остался в Акапулько. Дома меня ждали плохие новости. Помните то дельце с тракторами D8 Caterpillar, в котором я участвовал, когда отдал нашему гавайскому маклеру 7000 долларов задатка? Человек, бывший нашим контактным лицом, потратил все деньги на себя и свою семью.

Я потерял все, что у меня было.

Однако вскоре я получил и хорошее известие: Синтия ждала ребенка. (Наша дочка, Синтия, или Сисси, как мы ее звали, появилась на свет 7 января 1949 года.)

Как я и предполагал, узнав, что береговой охране не удалось нас найти, моя семья забила тревогу. Спасатели определили наше предполагаемое местонахождение с помощью триангуляции и поняли, что мы попали в шторм.

Благодаря тому, что я выходил на связь с Синтией, прежде чем покинуть Пуэрто-Вальярту во второй раз, моя жена знала, что со мной все в порядке. Когда ей позвонили из Associated Press, она сказала: «С ним наверняка все хорошо, через пару дней он будет дома». Эта история получила широкую огласку 7 марта 1948 года, в тот день, когда Синтия послала мне телеграмму, в которой просила срочно вернуться домой.

Есть ли какая-нибудь мораль в этом приключении, случившемся со мной в послевоенные годы? Безусловно, и даже не одна.

Во-первых, дурак и деньги недолго бывают вместе. Во-вторых, я понял, что от проблем и обязанностей не убежишь, потому что они никуда не денутся и будут поджидать тебя по возвращении независимо от того, насколько захватывающим было путешествие. Вернувшись домой, я зажил прежней жизнью, к тому же к моим проблемам добавилась ответственность за ребенка, который должен был у нас вскоре появиться.

И в-третьих, никогда не злите попугаев.

Вскоре после моего возвращения из вояжа вдоль мексиканского побережья я снова умудрился пропасть. Конечно, изначально это не входило в мои планы. Клянусь. На сей раз я не попал в передовицу только потому, что воспользовался псевдонимом, желая избежать внимания к своей персоне.

У одного известного в то время дантиста, имевшего кабинеты по всему Западному побережью, был бесшабашный сын Томми, который состоял в одном братстве с Гарри Ридом (капитаном Flyaway) и мной. Он нам сообщил, что хочет поехать в Каталину. Причем он уже все просчитал. «Идти под парусом слишком медленно, – заявил он. – Поэтому предлагаю вам сделку. Вы ведь общаетесь с девушками из театра Эрла Кэрролла – самыми красивыми девчонками на свете? Так вот, я обещаю раздобыть отцовский прогулочный катер со сдвоенным двигателем, если вы приведете мне этих красоток».

– Хорошо, – согласился я после того, как поговорил с Синтией и получил ее благословение. Она знала, как сильно я люблю Каталину, – хотя обычно мы ходили туда на шхуне Гарри и проводили время в компании актеров и актрис.

Надо сказать, я действительно был знаком кое с кем из актрис театра Эрла Кэрролла, и некоторые из них с радостью бы согласились весело провести выходной в море. «Давай, подготовь лодку, запасись едой и напитками, а я приведу трех девчонок», – сказал я Томми.

Театр Эрла Кэрролла находился по адресу бульвар Сансет, 6230, на восток от Вайн-стрит (позже его переименовывали в «Мулен Руж», «Халабалу», «Калейдоскоп», «Театр “Водолей”», «Театр Лонгхорн», «Театр Чеви Чейза», а в какой-то момент он стал производственным цехом канала Nickelodeon Channel и получил название Nickelodeon on Sunset). Он открылся в 1938 году и славился такими техническими инновациями, как, например, сцена с огромной вращающейся серединой, состоящей из двух частей – каждая вращалась со своей скоростью, в том же или противоположном направлении. Там был лифт, возивший актеров на сцену, трое качелей, спускавшихся с потолка зрительного зала, вращающаяся лестница и машина для создания эффекта дождя. Переднюю часть здания украшал двадцатифутовый портрет девушки Кэрролла, Берил Уоллес. В театре также имелась Стена славы, на которой были увековечены личные послания Эрлу Кэрроллу, оставленные более чем полутора сотнями самых очаровательных голливудских звезд.