Марина Москвина - Учись видеть. Уроки творческих взлетов

– После этого я начал строчить рассказы один страшнее другого, – он признавался. – Причем казалось, что, если я в рассказе не убью кого-нибудь, не задушу, не заставлю повеситься, успех не придет ко мне. И вместе с тем я долгое время мечтал построить подводную лодку, на которой можно безопасно плавать куда угодно.

– Так Вовка Грушин – это вы? (Речь о знаменитейшем рассказе Сотника «“Архимед” Вовки Грушина».)

– Да! – ответил Юрий Сотник. – Я предлагал школьному приятелю вместе осуществить этот мой проект, а он говорит: «Лучше рассказ об этом напиши». И я написал.

– И «Архимед» не был построен?

– Нет.

– Но ведь так продумано до мелочей! Одно описание перископа чего стоит! Как будто вы эту картину писали с натуры…

– Рассказ был передан консультанту, – с грустью отвечал Сотник. – И консультант написал мне, что это брехня. Не может мальчик за такой короткий срок построить подводную лодку.

Не знаю, что касается подводных лодок, я полный профан, но я всегда верила и продолжаю верить в «Архимеда» Вовки Грушина. Пусть даже ко мне придет главный в мире конструктор подводных лодок и начнет убеждать, что «Архимед» нельзя ни спустить, ни поднять, ни тем более там просидеть хоть одну минуту, после того как рассказ «“Архимед” Вовки Грушина» пятьдесят лет читают люди всей Земли! – в этой подводной лодке не только можно продержаться ровно столько, сколько в ней на дне озера просидел Вовка Грушин, но и – как он, собственно, планировал – из Москвы попасть через Беломорканал в Белое море, а уж оттуда прямой дорогой в океан!

А как Юрий Сотник сам изобрел диктофон, когда таких штук еще и в помине не было!

А какие про него легенды ходили! Говорили, что он бродил по Москве с диктофоном и наговаривал на диктофон свои рассказы. Бредет себе и что-то бормочет в микрофон. Его даже арестовывали за это дело, думали, что Юрий Сотник – шпион.

А он им отвечал:

– Кем я в своей жизни только не был! Фотографом и журналистом, таежником и мореплавателем, путешественником по северным рекам, кочегаром в бане и даже золотоискателем, а вот шпионом как-то не приходилось.

Я попросила у Юрия Сотника автограф на его книжку. Две вещи я сохранила до сих пор – своего родного плюшевого медведя и эту книгу Юрия Сотника «Невиданная птица». Там его фотография вполоборота, как будто он обернулся на чей-то зов – как будто кто-то из детства позвал его, и он обернулся.

– Знаете, кто это снимал? – спросил Юрий Вячеславович. – Ирина Сотник. Я сам научил ее фотографировать.

Я говорю:

– У вас так много рассказов о любви, наверное, вы часто очертя голову влюблялись?

– Я прожил с Ириной Сотник, – ответил он, – пятьдесят шесть с лишним лет. Вон она – в соседней комнате смотрит телевизор. Что вы от меня хотите услышать?

– А сонмище ваших рассказов о дружбе? – говорю я. – У вас, наверное, тысяча друзей. Кого вы можете назвать из самых близких?

– Андрюшка, – он сказал. – Тот самый друг Андрюшка.

– Один Андрюшка?

– Андрюшка, – он повторил.

– А что такое жизнь? – спросила я. – Зачем она дается человеку? Что все это за действо, как вам кажется сейчас?

– Вы знаете, я никогда не задавался подобными вопросами. И не люблю рассуждать на эти темы. Я просто дурак в этом отношении.

Я говорю:

– Юрий Вячеславович, вот интересно все-таки, жизнь человека с фантазией такой яркой, как у вас, более ли она счастливая, чем у других?

– Более хлопотливая, – ответил Сотник.

– А если бы снова все начать, вы бы согласились? – я спрашиваю, совсем как тысячи других журналистов, задававших этот нелепый вопрос знаменитым старикам. Юрию Никулину, например, на юбилее в цирке, тот ответил: «Я бы не согласился».

– Я бы согласился, – решительно ответил Юрий Сотник. – Стал бы опять писателем.

Эта радиопередача вышла в эфир. По времени она была больше, чем полагалось давать передачи без рекламы. Разъяренные рекламщики рвались в студию, требовали рекламную паузу, но выпускающий программу режиссер Виктор Быков не позволил прервать передачу о Сотнике и посреди его рассказа рекламировать разную ерунду.

– Вы пожалеете об этом! – пригрозили Вите.

Витя не открыл дверь студии.

Главное, Юрий Сотник эту передачу услышал. Всю целиком, от начала и до конца. Я говорила там о нашей всеобщей – взрослой и детской – любви и благодарности к этому человеку.

Вскоре он умер. Кажется, тоже во сне. Просто уснул, а утром не проснулся. 8 декабря 1997 года в Доме детской книги на Тверской была недолгая панихида.

Моя подружка, поэт Лена Григорьева, сказала:

– Я вспоминаю свой любимый рассказ Сотника «Как я был самостоятельным». В детстве я редко оставалась одна. Но детям свойственно одиночество. И он поддерживал детей даже в их возможном одиночестве. У него звонкая фамилия – Сотник. Как будто он стоял во главе какой-то сильной и доброй сотни таких вот защитников и покровителей детей.

Народу было немного, пожалуй, он изжил свои привязанности, никто не плакал. Но тепло шло от каждого. Сюда пришли те, кто его просто помнил еще, а давным-давно не видели все. Ирина Сотник, прямая и неподвижная, сидела у изголовья.

Стали одеваться ехать на Ваганьковское кладбище, приготовились выносить гроб, и тут приезжают телевизионщики. Они опоздали и предложили всем вернуться в исходное положение.

Яков Аким, возмущенный, грозно сказал:

– Пусть они уходят.

Но директор Дома детской книги Ольга Корф попросила:

– Ну ладно, ну пойдемте, встанем, пожалуйста, пускай люди увидят, что умер Юрий Сотник.

Мы все опять сняли пальто и встали около Юрия Вячеславовича.

– Нельзя ли повторить панихиду? – спросил деловито оператор.

– С такими журналистами хорошо еще не пришлось восстанавливать человека из пепла, как птицу Феникс, – печально пошутил кто-то.

Два молодых человека отправились когда-то в плавание по реке Нерли и в походе стали фотографировать друг друга – это Юрий Сотник и Яков Аким. Худые! Но полные сил, энергичные, они только начинают свой писательский путь, а пока наслаждаются жизнью, молодостью, летом…

Примерно в это время Яков Аким, прошедший войну, написал такие стихи: