Мередит Этвуд - Год без заморочек. Как избавиться от мусора в голове и начать жить полноценной жизнью

Я знала, что стоит мне отыскать и назвать эту травму (а заодно и произрастающие из нее Заморочки), как я встану на путь исцеления, смогу измениться, установить границы и двигаться вперед.

Перевод: чтобы исцелить себя, нам всем действительно нужно признать прошлую боль и избавиться от Заморочек. В первую очередь ради самих себя, а еще для того, чтобы не сваливать это бремя на наших детей, студентов и следующие поколения.

Винить других – верный способ снять с себя бремя ответственности, отличный отвлекающий маневр.

Но винить других – бесполезно и неэффективно. То есть, безусловно, обвинять можно очень даже эффективно, но по-хорошему нужно просто взять на себя ответственность за все, что скопилось в нашем в углу – даже если залежи там такие, что сам черт голову сломит.

Взять на себя ответственность за случившееся совсем не то же самое, что и осознать случившееся. Понять, что именно произошло, – это еще не принять. Не все в нашей жизни наша вина. Кое-что радикально не наша – и уж за это мы точно не должны брать на себя никакой ответственности.

Понимание того, что произошло с вами (или из-за вас), или даже простое осознание того, что что-то все-таки произошло, пусть вы и не знаете, что именно, легко может вызвать в вас чувство стыда. За то, кто вы такой, за ваше прошлое, за то, что вы сделали и чего не сделали; за то, в чем действительно виноваты и/или в чем вините себя; за то, что сделали (или не сделали) с вами или ради вас.

Список стыда может оказаться длиннее, чем список Заморочек.

Итак, стыд. Зачастую он прячется где-то глубоко, в непроглядной темноте. Прекрасные синонимы слова «стыд» – позор; отвращение к себе; угрызения совести. Да. Да. Да.

Стыд – болезненное чувство, возникающее от осознания бесчестного, неподобающего, смешного и т. д. действия, предпринятого вами или кем-то другим.

Самый большой источник стыда для меня – это тело. Все мое тело, каждый его миллиметр, – один сплошной повод для стыда.

Когда я была маленькой кто-то заметил, что у меня «странные», плоские соски. Мне было лет семь, и примерно в то же время я коротко подстриглась. (Хороший был год.) Я не знала, что значит «странные» соски, пока кто-то не дал им название: инвертированные. Я любила учиться, поэтому сразу полезла в словарь и нашла там слово «инвертированный».

«Перевернутый, преобразованный, вверх тормашками». Мои соски перевернуты вверх тормашками? Неудивительно, что все на меня пялятся. Дорожка мне прямиком в кунсткамеру.

Так началось мое постепенное отрицание своей груди.

Излишне говорить, что я была не из тех девочек-подростков, которые хвастаются своими сиськами. Инвертированными . Потом я услышала, как кто-то сказал, что большие соски – это «отвратно», и я сразу запаниковала: «О боже! А у меня какие? Большие? Маленькие? Откуда мне знать? Что там в словаре об этом?» (Об этом – ничего.)

Когда мне было шестнадцать, у меня был ярко-розовый раздельный купальник. Мой первый в жизни раздельный купальник, и чувствовала я себя в нем отлично. Пока в один прекрасный день какой-то старшеклассник не посчитал своим долгом заявить, что сквозь мой купальник видно соски – инвертированные! (О Боже!) И что лучше бы мне надевать поверх футболку, чтобы не наводить его на грязные мысли. Какой стыд! Прости меня, Господи.

Вскоре после этого случая меня застукали с моим парнем. Он был чудесный, милый мальчик. Мы целовались за домом. Реакция последовала мгновенно – как не стыдно? шлюха! – а я-то всего лишь поцеловалась с мальчиком. Милым мальчиком, который мне очень, очень нравился. Шлюха . Мать одной моей подруги заявила, что я оказываю на ее дочь дурное влияние, и буквально выставила меня из дома. Паскуда . Как-то на вечеринке в последнем классе школы один мой приятель начал меня целовать и, сунув руку мне под футболку, спросил, что не так с моими сосками, и вообще где они? Позор. Опять.

Может, и вам интересно знать, что же не так у меня с грудью? Да все с ней в полном порядке. Рада доложить, что мой прямо-таки фатальный дефект сам собой рассосался. Моя грудь и выглядит, и ведет себя точно так же, как ей, не бывавшей под ножом хирурга и выкормившей двоих детей, и положено. Мои сиськи в полном порядке. Да и чего греха таить, даже лучше, чем в порядке!

Но раньше я этого не знала.

Потому что к моим семнадцати годам на моей памяти как минимум десять человек высказались о моей груди. Они обсуждали ее, указывали на ее недостатки, стыд я испытывала неимоверный. Странные. Какой срам. Прикройся. Грязные мыслишки. Воспоминания имеют свойство тянуться вслед за событиями длиннющим хвостом.

Стыд. У меня ужасное тело. Я – позорище.

Стыд распространился на все мое тело – на бедра, задницу, вес. На сексуальность. На маленькую родинку на животе, узор веснушек на плече.

Мое тело стало для меня источником страха. И в этом не было ни капли моей вины. Виноват дерматолог (да, вы не ослышались), который, коснувшись моей промежности, сказал: «Скоро начнется половое созревание». (Не уверена, что так уж необходимо диагностировать у ребенка «половое созревание», особенно кожному доктору.) Виноват вожатый в лагере, который буквально облизывался всякий раз, завидев меня. Виноваты взрослые мужики, которые терлись о меня и нарезали на машине круги вокруг моего дома. Виноваты люди, которые не должны были вываливать на меня свои секреты. Виноваты те, кто не имел права прикасаться ко мне – ни при каких обстоятельствах, – но уж точно не за беседой «о важном» или «о Боге». Виноваты те, кто продолжал трогать, хватать и щипать меня, когда я отстранялась – снова и снова, – утверждая свою власть надо мной и моим собственным гребаным телом без моего согласия. Это не нормально! А ведь подобные истории есть почти у каждой и каждого из нас. Страх. Шлюха. Недостаточно хороша. Эй, ты куда? А ну, вернись обратно. Я просто хотел тебя обнять.

К тому времени, как я вступила в брак, я чувствовала, что мое тело это никакой не чудесный сад, а пустыня, выжженная земля.

Пустырь, который вот уже почти два десятилетия горит синим пламенем. Позор . Я не хотела, чтобы мое тело кто-то видел. Не хотела, чтобы ко мне прикасались – прикосновения вообще не могла выносить. Чтобы заняться сексом, мне нужно было нажраться до поросячьего визга. Небольшим исключением был мой муж, хотя и ему я не позволяла на себя смотреть – трогай (когда пьяна), но, пожалуйста, не смотри. Кромешная темнота! Поступив в университет, так и не подозревая, как много во мне живет стыда, я начала относиться к своему телу как к худшему, что есть во мне. И искренне так считала.