Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

После разъяснения, что маленькие губы указывают на расположенность к страху, Гирарделли еще сильнее нападает на несчастных дочерей Евы:

Если бы этот страх был единственною страстью женщин, в этом еще не было бы большой беды; но не так оно в действительности, ибо страх влечет за собою такое множество недостатков, что для перечисления их не хватило бы всей этой книги. В женском мозгу содержится столь холодная влага, что женщина оказывается ленивою во всякой деятельности.

В настоящее время мы более галантны, чем Гирарделли: мы уж не приходим в такой ужас от маленьких ртов, украшенных двумя небольшими кругловатыми рубинами. Но, увы! Мы уже не умеем угадывать по одному виду лица, приведет ли оно нас к позору Лиссы или к славе Палермо и Волтурна.

Если мысли не сопровождаются удовольствием или страданием, каким-либо чувством или волнением, то мимика оказывается мало выразительной и весьма сосредоточенной. Отсюда, однако, не следует заключать, чтобы работа головного мозга не обладает никакой самостоятельной мимикой.

Умственная мимика способна выражать, посредством различных присущих ей движений, то силу мышления, то его природу, то известный момент деятельности мысли; или же она может сопровождать, в форме сочувственного ритма, те молекулярные движения серого вещества мозговой коры, которые составляют основу мышления. В этом и заключаются различные функции умственной мимики. Мы должны исследовать каждую из них в отдельности, и затем, по окончании этого анализа, мы будем уже в состоянии сгруппированные собранные материалы, и наметить некоторые законы, бросающие свет в один из темных уголков физиономики. У старших писателей можно найти каббалистические определения человека умного и глупого, а в числе работ новейших физиологов встречается несколько хороших исследований относительно внимания и размышления. Но мне кажется, что ни одна книга не дает нам полного отчета обо всей совокупности мимических явлений, сопровождающих работу мысли.

Чтобы получить понятие о той быстроте, с какой пополняются пробелы, оставленные невежеством прошлого, стоит только сравнить таблицу II в сочинении Лебрёна, где изображено внимание, с прекрасной монографией относительно того же явления, составленной недавно Павлом Риккарди из Модены [81].

Лебрён показывает нам лицо, нарисованное, правда, с большим искусством, но которое совершенно одинаково могло бы выражать как подозрение, так и желание. Аналитический диагноз заключается у него в следующих четырех строках:

Признаки внимания состоят в том, что брови опускаются и приближаются к носу, зрачки устремляются на данный предмет, рот открывается, особенно его верхняя часть, голова немного наклоняется или становится неподвижной, не представляя никаких других замечательных изменений.

Следующая таблица может, однако, служить как бы введением к нашему исследованию.

С первого момента жизни, когда в мозговых клеточках начался процесс мышления, мысль не прекращает своей деятельности до последнего нашего вздоха. По всей вероятности, она продолжает работать даже и во время сна, и если многие люди воображают, что они ничего не видят во сне, то это зависит лишь оттого, что утром ими забываются туманные образы ночных сновидений. Разбудите человека внезапно и заставьте его обратить внимание на состояние своего сознания в эту именно минуту, – и почти всякий вам скажет, что ему что-нибудь снилось. Я часто проделывал этот опыт над самим собою и над другими, и он постоянно приводил меня к одному и тому же результату.

Эта непрерывность мысли выражается на человеческом лице слабой мимикой, которая ускользает от внимания потому только, что она постоянно и тесно связана с другими характерными признаками, отличающими лицо живое от мертвого. Основные черты всякого умного лица заключаются в известной живости глаз, в известной быстроте сокращения лицевых мускулов; и коль скоро этих признаков не достает, мы говорим, что такое-то лицо имеет выражение глупое. К этому предмету мы возвратимся при разборе критериев, служащих для оценки человеческого лица с точки зрения умственной и нравственной [82].

Умственная мимика всегда проявляется в сфере головы, служащей средоточием мысли, и в области глаз, представляющих собою главное ее орудие. Для того чтобы в этом убедиться, стоит только сравнить лицо безглазого слепца с лицом такого человека, у которого есть глаза, хотя и утрачено зрение. Первое из них всегда будет казаться более тупым, нежели второе. Хотя при известном навыке и удается понимать мимику рта, которая заменяет в этих случаях выражение глаз, тем не менее, лицо, лишенное глаз, наводит на нас какой-то страх и сильно напоминает выражение трупа.

Если бы нужно было отмежевать на лице возможно меньшее пространство, в котором сосредоточивается выражение мысли, как в главном центре, то я бы указал на небольшую площадку, занимающую лишь несколько квадратных сантиметров и расположенную над и между бровями; здесь именно появляются вертикальные морщины, так хорошо изученные Дарвином и служащие выражением нахмуривания бровей. Последнее, вследствие сокращения своих мускулов, взаимно сближаются и нависают, причем между обеими бровями образуются более или менее глубокие складки. Напротив, под влиянием страдания внутренние части бровей приподнимаются, при этом образуется множество поперечных морщин.

Мышца, нахмуривающая брови, была названа Дюшеном мышцей размышления, и хотя его теории не выдерживают критики, однако справедливо, что первый жест напряженного внимания и размышления заключается именно в нахмуривании бровей, и что это движение наблюдалось даже у австралийцев, кафров, малайцев, индусов и гуронов. По мнению Дарвина, происхождение этого характерного жеста весьма понятно, так как он напоминает первые впечатления чего-то неприятного, а в течение известного времени наблюдать или размышлять, как известно, бывает трудно и даже болезненно. По Дарвину, здесь можно видеть также проявление атавизма – наследие того отдаленного времени, когда необходимо было всматриваться вдаль, чтобы заметить свою добычу или быть наготове против опасности.

Это объяснение, хотя и остроумно, без сомнения несколько натянуто. Напротив, я думаю, что здесь просто дело идет о переходе сочувственного возбуждения на смежные части, на подобие тех проявлении мимической симпатии, которые имеют место при половых и гастрономических волнениях, а именно в мускулах, соседних с центрами волнения, хотя движения эти и не приносят прямой пользы при удовлетворении наших потребностей.