Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

Работа речи. Лицо разгорается; глаза, шея, туловище, руки, пальцы принимают деятельное участие в мысли, выражаемой словами; известный жест то отмечает паузу и оттеняет мысль, то он выполняет роль хора древней трагедии. Речь является главным действующим лицом, а жесты – хором, который следует за мыслью, с тем, чтобы ее подкреплять и дополнять. Никто не может сделаться великим оратором, не умея хорошо управлять своими жестами, а у некоторых красноречивых людей жест выходит даже красивее и эффектнее самой речи. Несоответствие между жестом и словом самым неприятным образом выказывает посредственность ума, и часто его одного достаточно, чтобы засвидетельствовать, что речь заучена наизусть, но не продумана. Наоборот, у людей, трудно владеющих языком, жест слишком забегает вперед и как будто тянет за собою слово из тесной тюрьмы, где оно суетится и бьется, отыскивая выхода.

Можно было бы написать целый том на эту тему; но и сказанного будет достаточно, чтобы определить задачу и указать, каким путем следует добиваться ее решения. Впрочем, в старых и новых сочинениях об ораторском искусстве содержатся превосходные материалы, которые достаточно было бы сгруппировать по научному методу, чтобы вывести законы, управляющее высокой и удивительной гармонией между словом и жестом.

Работа механическая, художественная, научная. Эти различные формы интеллектуальной работы имеют также различные мимические выражения. Человек, занимающийся механическим трудом, и скульптор выражают почти одинаково свою внутреннюю работу, и в мышцах руки и рта у них сосредоточивается своеобразное мимическое выражение, которое я назвал бы пластическим. Впрочем, есть некоторые, почти неуловимые жесты руки, свойственные лишь скульпторам, кажется, будто камень под их пальцами делается живым и начинает говорить; красноречивая стенография их движений дает понятие о том, каким образом форма, задуманная в голове артиста, переходит через его пальцы и воплощается в пластическом материале, послушном его вдохновению.

У живописца, наоборот, в мимике больше участвуют глаза, чем рука или рот; глаза его с беспокойством ищут перспектив, красок и фигур, которые отвечали бы внутренней мысли художника.

Научная работа слишком разнообразна, чтобы выражаться одной и той же мимикой; говоря вообще, ее мимика представляет смесь выражений внимания и размышления. Но она значительно видоизменяется, смотря по орудиям и способам, которыми пользуются для отыскания истины.

Работа поэтическая или работа воображения. При этой работе воображение и волнения часто играют важную роль; от тех же специальных условий зависит сила и одушевленность мимики; впрочем, напряжение освобождающейся энергии бывает при этом настолько велико, что оно само по себе может придать мимике экспансивный и эксцентрический характер. Только посредственности, не имеющие никакого понятия о том, что такое вдохновение, способны думать, что можно писать изысканно (di maniera) и увлекать других, не вложив ни «одной искры чувства в свое произведение. Старик Гораций, глубокий знаток в деле творчества, много уже веков тому назад, произнес остракизм против подобных господ. «Si vis me flere, dolendum est primum ipsi tibi (если хочешь меня растрогать, пострадай прежде сам)», – писал он. Все те классически страницы, в стихах или в прозе, которые заставляют нас плакать или парить в высших и идеальных сферах, – все они, наверное, были написаны дрожащею рукою волнения и под влиянием того божественного вдохновения, которое потрясает и приводит в трепет все внутренности писателя.

Я готов утверждать, что почти всякая работа в сфере искусства или науки, раз она возвышается до степени творчества, получает свой особенный мимический характер, который определяется степенью, а не свойством возбуждения. Есть выражения, свойственные только гению, и если бы мы обладали таким фотометром, который позволял бы измерять силу света, исходящего из глаза, то вероятно мы могли бы сделать правильную оценку известной статуи, картины, поэмы или книги, судя по блеску лучей, сверкающих в зрачке художника или писателя.

Однажды я воспользовался своего рода фотометром, хотя и очень грубым, с тем, чтобы определить, действительно ли один из моих молодых друзей заперся в своей комнате с целью заняться своею литературною работою, которую он должен был представить на конкурс. Я неожиданно позвал его под предлогом весьма срочного дела, – и в тот момент, когда он только что вышел из своей добровольной тюрьмы, его вдохновленный взгляд и пламенное лицо уже показали мне то, что я желал узнать. Скорее женщине удастся скрыть свою счастливую любовь, чем гениальному человеку сделать незримым живущего в нем бога.

Выражение творческого гения одно из самых прекрасных и самых возвышенных проявлении человеческой мимики. Надо быть гениальным и самому художнику, чтобы с помощью искусства передать такое выражение. Все мы можем испытывать гнев или удовольствие, отчаяние или любовь; но гениальность – привилегия очень немногих, и блеск глаз, в котором проявляется творчество артиста, такая драгоценность, перед которой бледнеют все в мире бриллианты и сапфиры.

Лафатер, глубокий наблюдатель, друг многих гениальных людей, может быть и сам гений, написал об этом предмете несколько превосходных страниц, из которых, в заключение этой главы, я хотел бы предложить читателю, следующую выдержку:

…Впрочем, каков бы ни был гений, его характер и свойства всегда лучше всего отражаются в глазах. Ищите его именно во взгляде, в одушевляющем его огне, и в особенности в очертании верхнего века, рассматриваемого в профиль. За неимением другого, я всегда придерживаюсь этого признака, и он никогда меня не обманывал. Пока я не взгляну на этот контур, я не могу сказать, что человек мною уже осмотрен. Если эта единственная черта даст положительное и определенное указание, то до остального мне мало дела. Если иногда у меня нет времени или случая подробно рассмотреть физиономию, я рассматриваю, по крайней мере, верхнее веко. Часто мне больше и не надо для приблизительного, но достаточного определения умственных способностей ребенка, хотя вообще я не люблю выводить свои заключения по выражению лица, которое еще не вполне сформировалось…

Еще одно слово о взгляде гениального человека. Прежде всего, я укажу на одну особенность, не очень часто встречаемую, не особенно выдающуюся и по своей редкости трудно воспроизводимую на рисунке. Кроме тех огненных стрел, пронзительных и быстрых, которые, в сущности, могут быть объяснены самим устройством глаза, глаз гениального человека имеет какие-то особенные истечения. Действительные ли это истечения, на подобие тех, которые исходят от светящихся тел, или же они исключительно только представляют движения того вещества, которое мы называем светом, магнетической или электрической жидкостью, – этого мы не знаем; верно только то, что глазу гениального человека присущи, по-видимому истечения, влияющие физически и непосредственно на глаза других. Я не говорю о каких-либо вещественных истечениях: это было бы нелепо. Еще менее я претендую на определение природы этих истечений, но я отношу это явление к области фактов, так как оно вошло в пословицу, подтверждается наблюдением и не может подлежать сомнению с тех пор, как признается разница цветов. Если верно то, что всякое тело отражает свет особым, свойственным ему образом, что зависит от самой сущности или, по крайней мере, от какого либо сродства данного вещества, то естественно, что и всякий глаз придает своим лучам своеобразные направления и колебания, откуда уже понятно, что лучи, исходящие из глаза гениального человека, должны производить более сильные ощущения, чем лучи, исходящее из глаз обыкновенного человека. Я нахожу намеки на подобный животворящий взгляд в портретах кардинала Ретца, Фан-Дика и Рафаэля. Взгляд гения в полном его блеске непреодолим, чудесен, божествен. Все, пораженные этим взглядом, склоняются перед ним на колени, опускают глаза и воздают ему благоговение.