Александр Данилин - LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости

Объяснение этому есть. Неосознанно «психонавтов» останавливает «страх ведьм» — он же ужас смерти «Я», который теперь мы можем назвать еще и «страхом диссоциации».

Человек прекращает прием LSD, как правило, тогда, когда его сознание начинает с тревогой отмечать нарастание специфического отчуждения от реальности (дереализации). «Психонавт» чувствует, что его «Я» и поведение стало еще более неуверенным, чем это имело место до встречи с наркотиком. «Сигналом» к отказу от вещества является вызывающее страх появление синхронистичности.

Более того, этот феномен и есть начальный синдром диссоциации личности: неясное ощущение чуждых сил, которые изменяют реальность, на самом деле является, как мы видели, «переключением» сознательной активности на бессознательные структуры. Отдельные СКО и (или) архетипы постепенно «оживают», притягивая к себе энергию распадающегося «Я»-чувства. Центр личности начинает разрушаться, его активность пытается принять на себя периферия.

Однако синхронистичность пугает лишь личность преимущественно «жтерналъного» типа. В данном случае имеются в виду не только ярко выраженные «интерналы» по тесту Роттера («жизнестойкие дети»), но и те люди, которые демонстрируют смешанные (преимущественно интер-нальные) варианты «локуса контроля». По нашим наблюдениям, для того чтобы испытать страх растворения собственного «Я», пациент должен давать «интернальный» результат минимум по трем шкалам Роттера.

Зато по тесту Л. Сцонди все. пациенты, прекратившие прием наркотика из-за «страха ведьм», будут демонстрировать ярко выраженную «эгодиастолическую» характеристику влечений «Я» (этот проективный тест крайне сложен, и мы не имеем возможности останавливаться на его методике подробно).

«Экстернальные» же личности за счет собственной «онтологической неуверенности», желания спрятать свое «Я» от реальности («эгосистолического» влечения) не опасаются нарастающей «синхронистичности», наоборот, они ощущают иллюзию упрощенной реальности как защиту своего неуверенного «Я». Они переживают сужение своего чувственного восприятия как удовольствие.

У «экстерналов» формируется интеллектуальная зависимость от иллюзии защищенности «Я», которую помогает создать наркотик.

Но такие пациенты никогда не рассматривались медициной как больные, страдающие какой-либо формой зависимости от химического вещества. «Автоматически», в силу традиций медицинского взгляда на мир, они попадали к специалистам по шизофрении, полностью выпадая при этом из поля зрения наркологов.

Понятия «экстернальность» и «онтологическая неуверенность» гораздо шире принятого в психиатрии понятия «шизоидная личность». «Экстерналы» сегодня составляют несомненное большинство населения России. Подобный «локус контроля» воспитан социалистической культурой.

До момента диссоциативного психоза зависимость от галлюциногенов субъективно ощущается пациентом не как порабощающая отрицательная привычка, а как влечение к преображающему (эгодиастола) или защищающему (эгоси-стола) чуду познания.

Эту потребность превращает в зависимость надежда получить чудо из человеческих рук. Именно незаметная подмена Божественного чуда «чудом» рукотворным выворачивает метафизическую потребность наизнанку. Человек начинает прием галлюциногенов с целью расширить границы своего «Я». А получает в-результате либо тотальную внушаемость на уровне «метапрограмм», либо шизофренический психоз.

Внушаемость человека, неспособного различать значимое и не значимое в своем восприятии, можно назвать «гиперзависимостью» — зависимостью от любого фактора или идеи, попадающих в поле восприятия, — тотальная свобода оборачивается тотальным рабством. Нельзя освобождаться от индивидуальности. Человеческая свобода может проявляться только через чувство «Я».

Чем более личность онтологически уверена в себе, чем сильнее ее «Я»-чувство, тем больше у нее возможностей для проявления собственной свободы.

Это легко понять человеку мыслящему как христианин. Вот что пишет епископ Феофан:

«Представляя собою высшую форму бытия, личность человеческая обладает особым свойством, делающим ее не подлежащею тем законам, которым подчиняется все существующее. Свойство это — свобода. Каждый человек получает умственное достояние свое от окружающей среды, но не усваивает его рабски, а перерабатывает его сообразно с индивидуальными способностями своими и затем действует более или менее самостоятельно; тем самым он вносит новый элемент в общую жизнь, не давая ей застояться в одном положении».

Исходя из христианской точки зрения, подлинно свободным человеком является лишь человек мудрый, то есть, как мы теперь понимаем, достигший преображения. Только такой человек существует в состоянии единства имманентных и трансцендентных свойств личности. Мудрец зависим только от Бога, который, по самой сути этого понятия, есть беспредельность и высшее оправдание жизни, — и ни от чего более. Никакие факторы внешнего мира не способны сделать мудрого зависимым от себя.

Но это в идеале. В обыденности же каждый из нас в течение жизни в разных формах зависит от тех объектов и идей реальности, с которыми идентифицирует свое «Я».

Сам термин «идентификация» также принадлежит Карлу Юнгу, который понимал его как проекцию личности на нечто иное, будь то другая личность, вещь или какое-либо дело. Другими словами, это неосознаваемое отождествление человеком самого себя как с внешними по отношению к нему людьми или группами людей, так с различными процессами или образцами поведения (идеалами). Прохождение человеком через различные идентификации Юнг считал важной частью нормального развития личности.

Идентификации типа «я — собиратель марок», «я — коммунист», «я — психиатр» — вполне привычны. Равно и такие, как «я — немыслим без своего автомобиля» или «я — машина для зарабатывания денег». В итоге каждое подобное самоотождествление приводит к разной степени зависимости — несвободы.

Никто, разумеется, не утверждает, что идентификация своего «Я» с объектами реального мира в существе своем вещь вредная и ненормальная. Важно, чтобы человек понимал всю относительность таких форм самосознания.

Недопустимо ограничиваться лишь только ими.

Врачам очень часто приходится слушать от пациентов слова:

«Я боюсь любить кого-нибудь и боюсь доверять… Я страшно боюсь разочарования».

Слова «разочарование» и «развоплощение» в контексте нашей книги обозначают одно и то же. Человеку необходима «очарованность» чем-то или кем-то. Без такой идентичности — «очарованности» он не в состоянии найти внутри души самого себя. Отсюда и страх развоплощения.