Карл Абрахам - Классические психоаналитические труды

В данной связи можно привлечь внимание к особо неподатливой форме повторения в переносе, обнаруживаемой во всех случаях, когда, чтобы предотвратить разрешение конфликта, концентрирующегося вокруг травматических ситуаций, используются мазохистические защиты. Они вполне могут быть описаны как травматические неврозы переноса, чтобы отличить их от более бурных форм психоневротических неврозов переноса. У подобных пациентов, как правило, имеется сильно вытесненное гомосексуальное отношение, выраженная степень амбивалентности и едва скрытая чувствительность к любому кажущемуся пренебрежению, и все это выражается в большей мере через характерологические, чем через классические симптоматические образования. Одной из их главных бессознательных задач является установить в анализе травматическую ситуацию, и они будут хвататься за малейший повод, чтобы пожаловаться, что их отвергают. При неудаче они будут либо утверждать, что весь процесс анализа составляет травму, либо делать все, что в их силах, чтобы вызвать у аналитика негативную контрреакцию. Это трудная ситуация, и если не отвечать на нее терпеливой, но при этом эффективной интерпретацией, тогда она чаще всего приводит к застою в анализе. Хотя и сильно заряженная бессознательной враждебностью, данная ситуация по сути означает фрустрацию либидо, а от обычной ситуации переноса она отличается тем, что простой катарсис памяти для ее облегчения относительно неэффективен.

С развитием таких либидинозных переносов становится очевидным, что существенной частью данной ситуации является повторение ранних отношений Эго и Супер-Эго. А в более сложных случаях воспроизведение таких бессознательных аспектов Эго обретает приоритет над чисто либидинозными повторениями. Вы помните, что с точки зрения Эго вторая стадия психоанализа заключается в исследовании раннего развития Эго и в оценке того, какие идентификации и интроекции сыграли решающую роль в формировании Супер-Эго. В неврозе переноса мы еще раз видим интроекции в форме проекций, а по силе и качеству проецируемых ситуаций можем оценить характер развития Супер-Эго. Такие затяжные эго-повторения более наглядны у обсессивных, особенно имеющих в основе депрессивную структуру, пациентов, чем у истериков. Они являются постоянной чертой при анализе расстройств характера, а высшая форма защиты принимает форму продуцирования «нарушенной» аналитической ситуации, из которой пациент потом может убежать на том основании, что не происходит никаких улучшений. Это, по сути, защита от чувства вины. При этом нельзя уставать повторять, что, хотя такую ситуацию преодолеть сложно, ее возникновение является не только необходимым предварительным условием исцеления, но и действительно неизбежным этапом развития в анализе подобных пациентов. Другими словами, успешный анализ бессознательной вины может произойти, только когда она была обсуждена еще раз в социальной (семейной) тревоге, из которой произошла. Перенос вины позволяет появиться свежей проекции. До того как это произошло, мало возможности изменять неудачные интроекции. Депрессивный пациент с кажущимся неразрешимым негативным образом отца, покрывающим предшествующий негативный материнский образ, справлялся с «травматической двойной негативной фиксацией» с помощью идентификации с виной (guilt-identification), через которую связал с собственным Эго свои враждебные и садистические реакции на родителей. Его симптоматические регрессии представляли в одно и то же время и бегство от такого интернализованного заряда садизма, который в другое время разряжался на генитальном уровне, и регрессию на фантазийную стадию орального нарциссизма. Данные идентификации были скрыты в случае отца открытой враждебностью, а в случае матери – реактивной идеализацией. Прямая интерпретация данных отношений не дала эффективных изменений, и только после того как периоды пробных негативных реакций на аналитика стали более настойчивыми и определенными, идентификации с родителями из чувства вины могли быть проанализированы. На самом деле он идентифицировался с ними через их генитальную активность, которая вызвала у него враждебность, тем самым усилил свою генитальную вину. Со временем, после интерпретации переноса, последовало высвобождение позитивного либидо в отношении отца. Важным же является то, что без проекции в переносе негативный образ отца так бы и остался постоянно канализованным в отношениях к заместителям отца, дезорганизовывал бы всю его систему гомосексуальной сублимации и продолжал бы вредить успешности его семейных отношений. Перемена была обязана, однако, не только интерпретации переноса. Ей помогало существование актуальной аналитической ситуации, в которой пациент мог переживать в несколько разреженной форме на самом деле позитивную реакцию к объединенному отцовско-материнскому заместителю. Основная функция позитивного переноса, на самом деле, – позволить пережить в неамбивалентной форме прежние амбивалентные отношения к родителям.

Возвращаясь к нашей общей оценке проявлений переноса, нужно заметить, что в случае проявлений либидинозного переноса, исследуемого нами, как отмечалось, для изучения и реконструкции инфантильного развития, не принципиально строго следовать порядку, в котором они появляются. Обычно они подходят под общую схему развития, и труднее всего уверенно датировать проявления, например, являются ли разыгрываемые в анализе оральные фантазии первичными или же результатом обратного смещения. В случае проявлений, по которым мы судим о ходе развития Эго, более важно замечать порядок, в котором имеют место различные периоды идентификаций. Как правило, мы обнаруживаем, что при анализе Эго существует общее движение в прошлое, достигающее кульминации при приближении анализа к завершению. Такой взгляд на процесс помогает понять истинный защитный смысл движения интересов и забот вперед, представленный неврозом переноса. Если бы не было защит переноса, то мы бы, вероятно, могли непрерывно наблюдать различные стадии развития Эго и видеть, что вслед за одной проанализированной идентификацией ее место сразу занимает идентификация, предшествовавшая ей. Движения переноса имеют тенденцию затемнять такое восприятие, и если не осуществлять анализ, то конечный результат будет таким же «рваным», как исполнение военного марша оркестром из одного человека. Но данная путаница– не единственное затруднение: во многих случаях один набор идентификаций в защитных целях может быть сильно заряжен. Например, когда пациент демонстрирует признаки крайней кастрационной тревожности, ранние идентификации могут просто указывать на факт, что аналитик идентифицируется с Имаго отца. Вскоре после этого может представиться случай увидеть, что система идентификации существенно изменилась и что на аналитика реагируют на основе идентификации с матерью. Так вот, в то время как это соответствует общей линии развития любого пациента, оно имеет еще и защитное значение. Материнские Имаго на самом деле наделены опасными возможностями, но любопытно, что в такой период тревожность по поводу отца во многом исчезает. В таких обстоятельствах мы можем быть уверены, что позже нам придется вернуться для проработки значительного запаса кастрационной тревоги, относящейся к отцу.