Коллектив авторов - Психиатрия войн и катастроф. Учебное пособие

Третий этап – усиление интенсивности страха по известным психологическим механизмам циркулярной реакции. Тогда страх одних людей отражается другими, что, в свою очередь, еще больше усиливает страх первых. Усиливающийся страх стремительно снижает уверенность в коллективной способности противостоять критической ситуации и создает у большинства смутное ощущение обреченности. Завершается все это неадекватными действиями, которые обычно представляются людям, охваченным паникой, спасительными. На самом деле они могут совсем не вести к спасению: это этап «хватания за соломинку», в итоге все равно оборачивающийся паническим бегством (разумеется, за исключением тех случаев, когда бежать людям просто некуда). Тогда может возникать подчеркнуто агрессивное поведение.

Четвертый этап – массовое бегство. Паника именно как особый вариант массового поведения реально становится заметной, проявляясь в наблюдаемых феноменах – прежде всего в массовом бегстве. Раньше или позже именно бегство становится естественным следствием любой паники. Стремление спрятаться, укрыться от надвигающегося страха (ужаса) – естественная реакция. Безоглядное бегство, как правило, является апофеозом паники.

Пятый этап – завершение паники. Внешне паника заканчивается по мере прекращения отдельными людьми бегства. Либо они это делают по причине усталости, либо начиная осознавать бессмысленность бегства и возвращаясь в «здравый ум». Обычные следствия паники – усталость и оцепенение или состояние крайней тревожности, возбудимости и готовности к агрессивным действиям. Реже встречаются вторичные проявления паники.

Оценивая весь цикл панического поведения, необходимо иметь в виду следующие три момента.

Во-первых, если интенсивность первоначального стимула очень велика, то все предыдущие до бегства этапы могут «свертываться». Для наблюдателя предшествующие этапы как бы невидимы – и тогда только бегство становится непосредственной индивидуальной реакцией на панический стимул. Индивидуальной, но одинаковой для многих людей и, соответственно, массовой.

Во-вторых, словесное обозначение пугающего стимула в условиях его ожидания может само непосредственно вызвать реакцию страха и панику даже до появления стимула.

В-третьих, всегда следует принимать во внимание ряд специфических факторов: общую социально-политическую атмосферу, в которой происходят события, характер и степень угрозы, глубину и объективность информации об этой угрозе и т. д. Это имеет значение для прекращения или даже предотвращения паники.

Предотвращение паники в условиях ЧС как в мирное, так и в военное время состоит в предварительном обучении и подготовке людей к целенаправленной деятельности на случай возможной катастрофы, в полной и достоверной информации на всех этапах развития экстремальной ситуации и в специальной подготовке потенциальных лидеров, которые должны быть способны возглавить в критический момент растерявшихся людей и направить их действия на самоспасение и спасение пострадавших.

Коренная ломка привычных, годами устоявшихся жизненных стереотипов, затрагивающая не только профессиональную среду индивида, но и его быт, определяет суть непривычных условий существования, как однойиз наиболее актуальных. Ни клинически, ни медико-психологически поднятая проблема «психогенийнепривычных условийсуществования» не развивалась до момента экологических исследованийсо здоровыми людьми, которые были предприняты в рамках подготовки космических полетов. Однако в первую очередь изучались общие закономерности изменения поведения, эмоций, восприятия, ориентировки человека в космосе и имитирующих его экспериментах. Поэтому условия существования обозначались как «необычные», «измененные», «экстремальные». Подчеркивалось их отличие от обычных «общепопуляционных».

Некоторые из этих условий, и прежде всего сенсорная, информационная депривация и перцепторная изоляция привлекли внимание клиницистов-психиатров (Adams H. B. [et al.], 1964; Ey H., Barte H., 1963; Svab L., Gross J., 1966; Банщиков В. М., Столяров Г. В., 1966; Матвеев В. Ф., Барденштейн Л. М., 1976). Все выявленные (в сурдокамере) феномены, трактовавшиеся как псевдопсихопатологические (остающиеся в рамках психического здоровья), одновременно следует рассматривать как предпатологические, т. е. способные при определенных условиях перерасти в патологию. Термин «необычные психические состояния» сближается по своему клиническому содержанию с «аналогиями помешательства» (Kraft-Ebing R., 1888) и «аналогами симптомов» (Смирнова В. К., 1983). Однако если в клинических исследованиях «аналоги симптомов» возникают в обычных условиях и, как правило, анализируются на уровне анамнеза больных, то необычные психические состояния отмечаются в непривычном экспериментальном одиночестве у лиц изначально здоровых. При этом необычные состояния появляются только в момент совмещения нескольких психологических трудностейи исчезают в обычных («привычных») условиях. Впоследствии они, как правило, не повторяются даже при следующем попадании в другие непривычные условия существования.

Общность этиологии, патогенеза, клиническойкартины и динамики позволяет говорить об определеннойнозологическойсамостоятельности этих реактивных состояний. Основной исход необычных психических состоянийв экспериментальной космической психологическойэкологии, а также у многих больных с психогениями непривычных условийсуществования благоприятный – полное выздоровление и реабилитация в условиях, ранее представлявшихся непривычными. Можно с достаточным основанием предполагать, что перенесенное, но преодоленное самостоятельно или с помощью медико-психологической коррекции нарушение положительно развивает личность в сторону большей устойчивости. Это развитие происходит как через формирование адекватных личностных отношений, так и с помощью перехода появившихся в период реабилитации ранее атипичных психических состояний в типичные. Уверенность, контроль над субъективностью суждений, продуктивная объективность, способность управлять эмоциями, сдерживая их, становятся определяющими особенностями личности. Эта положительная динамика психических состояний, проанализированная нами, исходя из теоретических представлений Н. Д. Левитова (1974) и О. В. Кербикова (1972), вполне согласуется с положениями В. Н. Мясищева (1960) и его последователей о решающем значении отношений в развитии личности.

Так как приспособление к микрогруппе или иначе – к непривычным условиям общения – имеет наибольшее значение в патогенезе клинически очерченных психогений непривычных условий существования, нами специально выделена группа «психогений непривычных условий общения». Обобщенные материалы по данной проблеме представлены в табл. 11, где отражен характер адаптации к микрогруппе при разных типах познавательной деятельности.