Валерий Гиндин - Психопатология в русской литературе
- Название:Психопатология в русской литературе
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Когито-Центр»881f530e-013a-102c-99a2-0288a49f2f10
- Год:2005
- Город:Москва
- ISBN:5-9292-0151-X
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Валерий Гиндин - Психопатология в русской литературе краткое содержание
Гений и безумие, гениальность и помешательство. Эта тема в литературе советского периода практически не освещалась и, более того, была долгие годы под запретом. В русской литературе были известны психически больные Н. Гоголь, Ф. Достоевский и В. Гаршин. Автор дает развернутую трактовку диагноза этих писателей. Кроме того, автор дал патографические описания личностей А. Радищева, П. Чаадаева, М. Лермонтова, И. Тургенева и В. Маяковского. Некоторые факты психопатологического анализа носят сенсационный, а иногда и эпатирующий характер. В части II приведены патографические исследования, публиковавшиеся в 20 годах XX века, А. Пушкина, Л. Толстого, М. Горького. Патографический очерк о А. Чехове приведен с разрешения автора М. Е. Бурно.
Книга представит интерес для литературоведов, психиатров, психологов, психотерапевтов, студентов и врачей, изучающих курс психиатрии.
Психопатология в русской литературе - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
О педантизме Маяковского пишет В. Полонская: «Был он очень аккуратен. Вещи находились всегда в порядке, у каждого определено свое место. И убирал он все с какой-то педантичностью, злился, если что-нибудь, было не в порядке. А. Михайлов тоже отмечает скрупулезность и педантизм Маяковского в отношениях с налоговыми органами: «… и далее Маяковский тщательнейшим образом перечисляет, сколько издержек в его производстве и сколько тратится на материал. Перечисляет скрупулезно, с бухгалтерской дотошностью все свои расходы, вплоть до расходов на бумагу для письма и «прозодежду» при рисовальной и типографической работе».
А как с годами менялся внешний облик Маяковского? В молодые годы он предстает перед нами этакой смесью парижского апаша, латиноаргентинского мачо и русского блатаря – хулигана. Да, это еще одна очередная маска. Вглядитесь в фотографии поэта – взгляд исподлобья, руки засунуты в карманы, бритый или стриженный коротко череп и неизменная в углу рта папироса. Этот облик поэт пронес через все свою творческую жизнь. Да и на площади своего имени в Москве он так и стоит, набычившись и глядя исподлобья.
В 1913 году, когда у В. В. начался роман с Эльзой Каган (сестрой Лили Брик) – он тогда уже пытался франтить – брал напрокат визитку, цилиндр, трость из дешевого магазина (В. Катанян).
А когда у В. В. возник роман с Л. Ю. (Л. Брик), то она, прежде всего, заставила его сменить порченые гнилые зубы на вставные жемчужно – белые, и это придало В. В. совсем иной облик. Она его «остригла», приодела. Он начал носить тяжелую палку. В его гардеробе появился даже галстук, чего никогда не было прежде (А. Ваксберг).
В последующем, когда появилась возможность носить безупречно сшитые костюмы и ежедневно менять сорочки и галстуки, элегантность давалась Маяковскому сама собой.
Квинтэссенцией всего того, что написано о внешнем облике Маяковского является свидетельство В. Гофмейстера, который встречался с В. В. в Праге в 1927 году: «Он был сильный и большой и, стоя всегда выглядел как памятник. У него была буквально нескромная фигура. Всегда хорошо одет, немного даже щеголевато… Выбирал хорошие ткани и лучшего портного в городе… Любил добротность, прочность, красоту опрятность и чистоту. Любил красивые предметы из кожи и металла. Волосы были у него коротко острижены (глядя на его голову, хотелось сказать «череп»). В мягком овале рта вечная папироса».
При всем хамстве, развязности, оскорблениях, несущихся из его уст с эстрады, Маяковский в круге тесного общения выглядел совершенно иначе. Вот что писал в 1926 году литератор И. А. Аксенов (цит. по А. Михайлову): «мне невозможно и сейчас отказаться от того обаяния, которое свойственно личности В. В. Маяковского, от впечатления той грузно и спокойно залегшей нежности и укрощенной грусти, которая пленят всякого, хотя бы поверхностно ощутившего ее собеседника или мельком отметившего это явление наблюдателя». Д. Шостакович отмечает для себя и его внимательность и умение слушать собеседника.
Откуда же тогда у великого поэта появилась эта жуткая личина – личина садиста – параноика, захлебывавшегося в реках крови, наслаждающегося воплями и стонами терзаемых людей.
Откуда немыслимая ненависть, жажда неистового мщения? За что и кому? И здесь же мотивы одиночества, тоски и постоянное присутствие мыслей о самоубийстве причудливым образом, переплетающиеся с садистскими эротическими фантазиями? Интересно, переживал ли эти чудовищные фантазии сам поэт? Скорее всего, нет. Ведь сам то он никого не терзал, не мучил, не убивал, не насиловал, и не испытывал тех апокалиптических кошмаров, которые выкрикиваются его лирическим героем.
В. В. воспитывался в бедной семье, рано остался без отца. Испытывал и голод и нужду. Учился прилежно, обнаруживая недюжинные способности к словесности и рисованию. Что же вызвало стремление конструировать свою новую личность? Может быть, раннее вступление на путь революционной борьбы, ранние тюрьмы в юношеском возрасте по политическому разряду, работа в подполье? Оттуда и ненависть к сытым, сочащимся, обрюзгшим жиром буржуям и лавочникам. Как эти чувства можно было выразить, если не в стихах?
И здесь, слишком удачно для молодого поэта, он сближается с футуристами.
Маяковский с восторгом ощутил в этой среде близкий ему дух протеста, дух перемен, дух новаторства.
«К семнадцатому году молодой Маяковский оказался единственным из известных поэтов, у которого не просто темой и поводом, но самим материалом стиха, его фактурой были кровь и насилие. Тот, кто на протяжении нескольких лет сладострастно копался голыми руками в вывернутых кишках и отрубленных членах, был вполне готов перейти к штыку и нагану. На словах, только на словах» (Ю. Карабичевский).
В лирике Маяковского есть достойные образчики ненависти ко всем и всему:
«А если сегодня мне, грубому гунну,// кривляться перед вами не захочется – и вот// Я захочу и радостно плюну,// плюну в лицо вам// Я – бесценных слов транжир и мот» .
(«Нате!» 1913 г.).«Вам ли любящим баб да блюда,// жизнь отдавать в угоду?!// Я лучше в баре блядям буду// подавать ананасную воду»
(«Вам!» 1915 г.).И когда //, наконец// на веков верхи став, // последний выйдет день им, – // в черных душах убийц и анархистов// зажгусь кровавым видением»
(«Ко всему», 1916 г.).От ненависти к своему одиночеству, ненужности, неполноценности с мыслями о самоубийстве и в этом тоже ранний Маяковский.
Еще в 1916 году, измученный наигранным равнодушием Л. Ю. и, терзаемый ревностью В. В. сделал странную попытку застрелиться, оставив только один патрон, пистолет дал осечку.
После приезда Лили Маяковский заставил ее играть с ним в гусарский преферанс. Повторно так сыграв с судьбой в 1930 году пистолет уже не дал осечки.
Наиболее ярко тема одиночества, отчаяния и ненужности заключена в стихотворении «Несколько слов о мне самом» (1913 г.). Дождь, тоска и не к кому кинуться. Поэт умоляет, если не людей, то хоть солнце сжалиться и не мучить его. Хоть время – не позволит забыть его, оставить его жизнь в веках. И кончается стихотворение двумя строчками, полными безысходного отчаяния:
«Я одинок, как последний глаз // У идущего к слепым человека!
В драме «Трагедия» та же тема:
«Лягу // светлый// в одеждах из лени// на мягкое ложе из настоящего навоза // и тихим//, целующим шпал колени обнимет// мне шею колесо паровоза».
Но как прозорлив был поэт, когда в 1918 году в поэме «Человек» он, словами любимой девушки предсказал свой последний выстрел:
«… Смотрит//, как смотрит дитя на скелет// глаза вот такие// старается мимо. «Она – Маяковского тысячи лет:// Он здесь застрелился у двери любимой».
Интервал:
Закладка: