Алексей Шибаев - Психоанализ. Среди Миров, Пространств, Времён…

Наши пациенты, и не стоит, думаю, оскорблять их Эдипами (хотя, может быть, некоторые пациентки и будут этим довольны), и не стоит изыскивать в них примитивность всех родов, – нуждаются в оценке себя как личностей, в оценке их отношения с аналитиком как приносящего удовольствие объекта, нуждаются в признании собственной нужности, ценности и в нахождении ценности интимных эмоциональных пространств. Я предполагаю, что функция расщепления очень сложная, что она может не существовать «изначально», что порой необходимо длительное психоаналитическое лечение, чтобы помочь пациенту раскрыть, возродить или даже создать способность использовать расщепление. Я предполагаю, что доктор Маргарет Малер, описывая сепарационные процессы, описала одну из форм или стадий расщепления, потому что, чтобы отделению состояться как действию необходимо, чтобы оно состоялось вначале в качестве внутрипсихического акта, «механизма». Я также не связываю функцию расщепления только с неким примарным миром и с парциальными объектами: если парциальные объекты существуют изначально, то зачем их ещё расщеплять. Я предполагаю, что формирование целостного объекта подобно заполнению вазы, графина питательным субстратом, подобно тому, как младенец наполняется материнским молоком, эмоциональными отражениями и эмоциональным фоном. Причём, контуры вазы, графина и есть фантазийный=«частичный» объект. В психике младенца частичные объекты свободно перемещаются, накладываются друг на друга, проходят один сквозь другой, входят один в другой, разбегаются, сливаются. Очевидно, Самость может проделывать то же самое. Иногда слияние частичных объектов, включая слияния с Самостью, остаётся на всю жизнь (ещё точнее формулировка – «слияние Самости с частичными объектами», подчёркивающая активный поиск ребёнком эмоциональных отражений и объектов (Д. Штерн)). У взрослого человека все описанные процессы не исчезают в никуда – частично они интегрированы в «структурированную» психику, частично не интегрированы, но автономны и самодостаточны, порой они являются базисными, пространствами=аспектами личности. Такие пространства безусловно бессознательны и, в меньшей степени, условно предсознательны. Они представляют собой параллельные внутрипсихические миры (идея не нова и принадлежит Д. Лихтенбергу). Фактически – Id-2, Id-З и т. д. Таким образом, расщепление беспрестанно работает над форматом личности, определяя и структуры «структурированной» психики с её вторичными процессами.

Теперь я должен остановиться, ввиду предоставленного мне формата и ввиду того, что крылья моего эссе-пегаса не выдерживают груза, проглоченного им выше. Хочу лишь отметить: в повседневной обыденной жизни мы то тут, то там встречаемся с бессмертной работой функции расщепления. Люди, не находясь в психотическом состоянии или в состоянии маразма, могут совершать поступки, действия, интеракции, обусловленные работой функции расщепления. Например, неузнавания или ложные узнавания актёров, играющих роли в кино; неузнавания или ложные узнавания родственников и знакомых при встрече. Так один, известный ныне, коллега раз пять в течении последнего десятилетия заново знакомился со мной, тогда как ранее в течении года мы встречались и общались с ним не менее раза в две недели. Другой коллега, проживши почти всю жизнь в Москве, упорно хочет казаться жителем маленькой гордой независимой прибалтийской республики, где никогда не жил.

Прощаясь, мой долготерпивый и досточтимый читатель, я предлагаю Вам посмотреть на проявление расщепления с ещё одной стороны. В приведённой ниже короткой зарисовке пациент находит в анализе способность использовать функцию расщепления. Это был для пациента важный шаг на пути к дальнейшим достижениям.

Пример

Пациент К, проживающий с братом-близнецом в одной квартире, не отличал собственных желаний, чувств и умозаключений от желаний, чувств и умозаключений брата, матери и отца. К тому же он воспринимал мать и отца как единую личность. В конечном счёте, все ближайшие родственники, друзья, любовница, коллеги по работе видели мир – он не сомневался – его глазами. Пациенту достаточно было перекинуться с кем-либо парой фраз – и те люди «становились» сразу его друзьями и им самим.

Пациент не страдал психотическим расстройством, но периодически страдал от «своей глупости»: рано или поздно он «обманывался» в своих ожиданиях и мог мне всё хорошо объяснить, – что с ним на самом деле происходило в реальности. К. изучал психоаналитическую литературу, направо и налево использовал психоаналитические термины, давал интерпретации сам себе – за себя и за меня. Он ожидал, что я буду подтверждать его интерпретации, говорить его словами, что мы сольёмся с ним в полном психоаналитическом экстазе. Мои интервенции К. забывал к следующей сессии, он вспоминал лишь выводы, сделанные им самим… мои интервенции сливались с ним.

Всё вышеизложенное продолжалось много месяцев. Наконец, пациент заметил: на сеансах с ним сидит кто-то другой. И этот другой почему-то слушает его, – и как только этому другому «не надоест слушать одно и то же».

К. постепенно стал искать в себе возможность использовать функцию расщепления. Вначале он с удивлением и негодованием обнаружил: брат-близнец не является им самим, недоброжелателен к К., высмеивает его, не одобряет увлечение пациента психоанализом. К. начал различать в себе собственные части и чужие части.

Моя более чем десятилетняя практика в качестве супервизора психоаналитически ориентированных психотерапевтов и психоаналитических психотерапевтов привела меня к ряду размышлений и представлений, отражающих отношение терапевтов к своим пациентам. Некоторыми моими соображениями, наблюдениями и ассоциациями я хотел бы сегодня поделиться. Может быть, что-то здесь покажется полезным молодым супервизорам и терапевтам для их нелёгкой работы, может быть – что-то вызовет недоумение и заставит поставить перед собой другие вопросы, может быть – вызовет даже бурю эмоций неприятия… Как знать, покуда не подул Западный Ветер.

Как пациент попадает к терапевту? Иногда пациент попадает к терапевту через какое-либо кадровое агентство какой-либо институции. Такой пациент способен восприниматься терапевтом необычайно ценным подарком и актом особого расположения институции. Настолько ценным, что его необходимо тщательно хранить и оберегать от пыли вопросов, от шелеста переноса, вообще от всяческих тревожащих прикосновений. Подарок настолько хрупкий, насколько дорогой. На него можно, в лучшем случае, смотреть. Смущает только ответный реальный или предполагаемый взор. Взор пациента вопрошающий. И чего ему нужно, этому пациенту? Трогать-то его нельзя! А пациент всё обращается и обращается к аналитику на вербальном и на невербальном уровне. Наконец, пациент начинает раздражать терапевта. Почему он всё приходит, нет ли тут злого умысла, не засланный ли это казачок? Действительно ли пациент божий дар – или наказание и пренебрежение со стороны институции? За страхами и подозрениями образ пациента тает, превращается в привидение. Привидение исчезает с тем же Восточным Ветром, с коим и появилось.