Коллектив авторов - Арт-терапия – новые горизонты

Ей необходимо было обозначить завершение нашей работы и в то же время быть уверенной в том, что какой-нибудь конкретный предмет будет напоминать мне о ней. «Красиво! – сказала я. – Я повешу это на стену» – «Вы что, сохраните все мои рисунки?» – спросила Кристина. В ответ я предложила ей вместе просмотреть на последней сессии все ее работы, прежде, чем проститься. Я также сказала, что она сама должна решить, что она хотела бы сделать со своими работами.

Я почувствовала, что Кристина не знает, что именно ей хотелось бы сделать со своими рисунками, и задумалась о том, сможет ли она попросить меня помочь ей разобраться в переживаемых ею чувствах разлуки и утраты, а также страхе перед будущим.

Создаваемый Кристиной рисунок был настолько пропитан водой, что бумага начала расползаться. У меня возникло желание помочь ей, однако я удержалась от этого, дожидаясь, пока она попросит меня. «Не могли бы вы мне помочь?» – пригласила она. Когда я начала ей помогать, она расстроилась: «Я проснулась утром и расплакалась. У меня прошлой ночью болел живот, мне было нехорошо. Я ничего не сказала маме, потому что она сказала бы, что я лгу» – «Похоже, у тебя действительно болел живот, и тебе было еще хуже из-за того, что ты не могла сказать об этом маме», – прокомментировала я. После этого она вовлекла меня в свои занятия, предложив мне подавать ей изобразительные материалы. «Когда у тебя что-нибудь болит или ты расстроена… за тобой ухаживают», – заметила я. Кристина рассмеялась и начала говорить о неприятных для нее вещах, о том, в частности, что она чувствует себя одинокой из-за того, что у ее матери появился любовник и что ей хотелось бы иметь «настоящего папу», с которым можно было бы играть.

«У меня три отца, – сказала она, – один из них умер во сне, так же как моя бабушка». Мы поговорили о душевной боли, вызванной этими утратами, и о том, что отъезд из центра и прощание могут обострить эти чувства.

В начале последней сессии Кристина попросила приготовить ей чашку чая с двумя ложками сахара, чтобы отметить «окончание» нашей совместной работы. Хотя она по-прежнему была склонна отреагировать свои переживания физически и «выплескивать» свои чувства в момент расставания (каковым является ее отъезд из центра), способность Кристины более адекватно использовать символическую экспрессию и описывать свои чувства словами значительно возросла. Это было заметно в ходе последней сессии, большую часть времени она вела себя вполне адекватно. Миссис Ли также сообщила о существенном улучшении в своих отношениях с Кристиной.

В ходе сессии, предшествовавшей отъезду Кристины из центра, у Кристины то и дело возникали боли то в животе, то головные боли. Когда я заметила, что в момент волнения мы нуждаемся в физической поддержке, она сказала: «У меня всегда что-то начинает болеть, когда я сильно расстроена. Когда я волнуюсь, мне бывает очень плохо».

Она много говорила о своих надеждах и страхах, связанных с прощанием. Многие из обсуждаемых нами рисунков отражали чувства одиночества и отверженности, которые она испытывала в своих отношениях с отцом. Как было мною обещано, в начале последней сессии я приготовила ей чашку «успокаивающего», горячего, сладкого чая. Мы обе хорошо понимали необходимость отреагирования потребности в физической поддержке. Кристина разделила свои рисунки на «хорошие» и «плохие», отнеся к «плохим» рисункам изображение «больной ведьмы, лежащей в кровати». Затем мы поговорили о положительных и отрицательных сторонах ее отъезда из центра и завершения арт-терапии. Рисуя в ходе этой сессии, она создавала все больше и больше грязи, и когда я попыталась напомнить ей о необходимости аккуратного обращения с ковром, она потребовала: «Говорите громче! Я вас не слышу. Доктор сказал, что у меня снижен слух». По ходу сессии ее слух, похоже, снижался все сильнее и сильнее. Этим, как и погружением в процесс рисования, она фактически «закрыла мне рот».

Когда до конца сессии оставалось 10 минут, нас охватило ощущение грусти. Чувствуя душевную боль и неопределенность, я спросила себя, следует ли мне обратиться к Кристине либо оставить ее наедине с собственными чувствами, не дав ей возможности их обозначить словами. Она продолжала рисовать, а я наблюдала за ней. Лишь иногда она поднимала голову для того, чтобы посмотреть на время.

Когда до конца сессии оставалось три минуты, Кристина откинулась на спинку стула и сказала: «Закончено». Я подошла и села рядом с ней, а она начала рассказывать мне про свой рисунок. На нем был изображен стоящий на ветке дерева ребенок, из глаз которого лились «потоки слез». Под деревом располагалась женщина с зонтиком, говорившая: «Я иду тебе помогать». «Женщина собирается спасти ребенка», – пояснила Кристина. «Может быть, этот рисунок отражает твою потребность в том, чтобы рядом с тобой был кто-то, кто “спасал” бы тебя, когда тебе бывает тяжело, кто забирал бы твою боль?» – спросила я. Однако мои собственные слова показались мне искусственными.

На прощание Кристина вручила мне подарок – красивый, выполненный блестящими красками рисунок, после чего мы сложили все ее работы в большую сумку. Она однако оставила себе все «хорошие» картины и многозначительно предложила выбросить остальные. Она спросила: «Вы не поднимитесь наверх попрощаться перед тем, как уйти?» Я сделала это с тяжелым сердцем. Я испытывала сильную тревогу, мне было грустно и хотелось поскорее «убраться». Кристина была удивлена, когда я вручила ей «на счастье» маленькую открытку. Когда я выходила из здания центра, она высунулась из окна спальни, энергично махая мне рукой, и кричала мне «До свидания!» до тех пор, пока я не скрылась из виду.

В течение нескольких часов после этого я чувствовала сильное волнение и пыталась занять себя домашними делами.

Обсуждение

Попытка идеализировать прошлое может быть частью процесса расставания с ним. Она проявлялась в том, что Кристина выбросила «плохие» рисунки и унесла с собой только «хорошие». Большое значение имело и то, что еще до окончания арт-терапии она смогла осознать переживаемое ею в связи с предстоящей разлукой чувство печали и связать его с болезненными ситуациями в прошлом, ассоциирующимися с расставанием. Кристина стала более адекватно использовать проективную идентификацию с целью передачи своих чувств, и у меня сложилось впечатление, что благодаря арт-терапевтической работе она смогла достичь многого, а мы обе чему-то научились.

При направлении на арт-терапию у Кристины отмечались психологические и поведенческие проблемы, характерные для детей, перенесших эмоциональные травмы, депривацию и плохое отношение со стороны близких. Эти проблемы подробно обсуждаются, например, в работах Кейз (Case, 1990).