Анна Кирьянова - Опыты жизни. Психологические эссе

Я один раз видела настоящую утонченную элегантность. Восхитительные одежды и манеры. Просто галантный век. Это я у отделения милиции стояла, чтобы продлить лицензию на оружие. К несчастью, в те годы это было нормально – иметь оружие. Потому что попросту могли убить. Особенно – на Эльмаше. Неэлегантная ситуация была в те годы. И милиция – страшное обшарпанное здание. Кого-то волокут. Кто-то сам мрачно шагает. Машины грязные стоят, и люди в некрасивой форме ходят туда-сюда. И я вся выпачкалась. И стою, жду, слушаю грубые речи. И тут появился элегантный человек. Такая прическа волнистая. Усики тонкие. Очки. Белая накрахмаленная рубашечка. Лаковые ботиночки остороносые. Костюмчик с искоркой. Галстук, конечно. И изысканное пальто. Он меня узнал и подошел поздороваться. Представился: «Вольдемар. Свободный художник». Поцеловал мне руку, как дворянин из фильма. И заговорил об искусстве. Чтобы скоротать время. Ему еще рано было к следователю. Он, как воспитанный человек, пришел пораньше. И вот сюрприз – меня встретил. Как это мило и вообще – какой шарман! Я с обычной прямотой спросила, по какому он вопросу сюда пришел? Вольдемар махнул светски ухоженной рукой и говорит: «Не стоит вашего внимания. Бытовая мелочь. Избил жену».

Это очень важно – воспитывать вежливость. Я часто о вежливости пишу. И о ее воспитании. А о чем я пишу – тут же и происходит. Сегодня в подъезд заходила. Передо мной – папа с сыном. И этот сын-подросток хотел вперед меня шмыгнуть в подъезд. И папа схватил его за воротник. Отшвырнул в сторону. И заорал громко: «Куда лезешь, гаденыш! Куда прешь?! Разуй зенки – пропусти даму!». И мне вежливо предложил: «Проходите, дама!». Я испугалась и спрашиваю, не подвох ли это. Не схватит ли он меня за воротник? Может быть, по правилам этикета, я должна его сначала пропустить? Он мне вежливо разъяснил, что я могу пройти. Без страха и боязни. Потому что вежливость – это его главное правило воспитания. Надо, чтобы все были вежливыми. С детства. А он просто следит за всеми. Воспитывает у людей это прекрасное качество. Я пешком на пятнадцатый этаж поднялась. Чтобы в лифте не получить оплеуху за какую-нибудь невежливость…

Они говорят: мы, мол, уже переживали трудные времена и кризисы. Переживали, да. Помню. Как раз на Новый год дело было. Дочке было два, мне – двадцать один. Сапоги, конечно, осенние. И молния сломана. Потому что – трудные времена. На ребенке – пуховичок страшненький, китайский. И на мне, понятное дело, тоже. Стипендию выдали за три месяца – долго не выдавали. Зима и снег. И елка. И под елкой – такая совершенно замерзшая интеллигентная старушка в очках. И такая же замерзшая интеллигентная собака-дворняжка. И санки. И на санках – лист бумаги. Объявление. «Катание на собаке». И цена. Сколько – я не помню. С тех пор прошли сотни, тысячи и миллионы рублей. Примерно одна стипендия. И в эти жалкие санки уже какая-то мамаша пытается усадить своего крупного мальчика. Довольно взрослого. Он в санки почти не помещается. И как его будет собачка катать – совершенно непонятно. На что я немедленно указала с присущей мне прямотой. А старушка пояснила, что, собственно, санки будет везти она. Она еще довольно быстро бегает. А собачке не придется ничего тащить. Она просто будет бежать впереди. Для виду. Это старушка мне шепотом пояснила, чтобы не спугнуть возможного клиента. Но клиенты все равно ушли – они хотели катиться не вокруг елки – это мало. А вокруг всего ледового городка. И мальчик выпадывал из санок и канючил. Действительно, так себе развлечение. А Соня зарыдала. Собственно говоря, и я тоже как-то начала взглатывать и шмыгать носом. И старушка тоже утирала глаза. И я отдала часть своих денег, конечно. Хотя старушка отказывалась. И мы вместе покатили санки с моей дочкой. Небыстро. А собачка бежала впереди, налегке. Но все равно казалось, что она тоже участвует. И теперь, когда мне говорят о том, что кризис уже был, а трудные времена мы пережили, мне вспоминается эта старушка и собачка. Я не знаю, пережили ли они трудные времена. Старушки и собачки не так уж долго живут. Особенно – в кризис. И мне хочется, извините, схватить за горло того, кто так говорит. Я не буду этого делать, конечно. Или вот – привязать к нему санки с упитанный крупным мальчиком. И пустить вокруг елки. Извините за грустную историю. Хорошо, что мы есть друг у друга…

В давние времена художники очень любили рисовать картины-аллегории, на которых определенные животные символизировали те или иные человеческие пороки. Осел – глупость. Свинья – нечистоплотность. Жаба – зависть. Это, конечно, большое упрощение. Но то, что животные могут быть носителями вполне человеческих качеств – правда. Я это лично наблюдала летом, на даче, в детстве. У деревенского магазина ходил такой мрачный грязноватый баран. Он подходил к выходившим из магазина покупателям и выпрашивал хлеб или прянички. Если давали кусочек – кушал, шевеля губами. А когда добрый человек поворачивался спиной, баран разбегался и с разбегу очень больно бил рогами пониже спины. Благодетель падал. Баран стоял и смотрел, дожевывая. Воплощенная неблагодарность. Коза объедала посаженную дедушкой черемуху. Дедушка прогнал ее веточкой. Вечером мстительная коза вернулась с козлом и двумя козлятами, которым принялась показывать, как правильно объедать кору с дедушкиной черемухи. Как копытами упираться в ствол и подцеплять зубами нежную кору. А у одной изящной кошечки родился котенок. Она его любила, кормила, играла с ним. Котенок вырос в такого крупного лобастого кота, с головой размером с телевизор «Фотон». И в этой голове, видимо, был какой-то дефект, потому что он по-прежнему продолжал пить кошечкино молоко. В смысле, сосать грудь. Измученная кошечка бегала от своего здоровенного отпрыска. Но он был сильным, зорким. Истинный охотник. Только он выслеживал не мышей и птиц. Он выслеживал свою маму. Двумя быстрыми хищными прыжками догонял ее. Валил наземь и пил из нее. Будем надеяться, молоко… И поэтому я животных не то чтобы страстно люблю. А просто понимаю, что, в сущности, это те же люди. С теми же достоинствами и недостатками…

Это очень растяжимое понятие. Но я психически нормальна. У меня и справка есть, где это написано. Вернее, я надеюсь, что там это написано – потому что разобрать можно только большие восклицательные знаки. Их много. После каждого слова. Эту справку мне выдал один доктор. Когда я лицензию на оружие получала, очень давно. Доктор был похож на Ленина. И жестикулировал так же. И очень энергично качался на стуле. Даже упал один раз. Но встал самостоятельно. Он задал мне проверочный вопрос: «Надо ли клонировать людей? Добиваясь полного бессмертия?». Это он меня на предмет метафизической интоксикации проверял. Я-то знаю. Я ответила отрицательно. Доктор рассердился и упрекнул меня в бездушии и черствости. Клонирование необходимо. Человек умер, а другой – про запас! Как будто ничего и не случилось. Жизнь продолжается! Потом спросил, пью ли я. Я сказала, что очень редко. Раз в полгода. Он уточнил: «то есть, запоями». Но успокоил меня. Запои – это пустяки. Самый страшный вид алкоголизма – когда вообще не пьют. Потому что боятся спиртного. Трусы. Чувствуют, что не способны справиться с алкоголем. Начнут пить – и остановиться уже не смогут. Это алкоголизм. Потом спросил, слышу ли я голоса. Я ответила отрицательно. «А у Орлеанской Девы были голоса, – многозначительно сказал доктор. – И ничего. Наголову разбила англичан в битве при Пусси». Я ответила, что сожалею об отсутствии голосов. Но надеюсь на их появление. Ответ успокоил доктора. Он спросил, бывает ли у меня плохое настроение. Которое сменяется хорошим. Намекая на циклотимию. Я ответила, что настроение всегда одно – ровное. Никаких перепадов. Бодрость и спокойствие. Видно было, что он очень не хочет давать мне справку. И коньяка еще полбутылки осталось. Который я, к стыду своему, ему подарила. Он его пил из стаканчика для карандашей. Очень полезно для сосудов. Ему было одиноко. Осень, вечер, дикий ветер и дождь. Пациенты. А тут – интеллигентный нормальный человек. Приятная беседа. Коньяк. И он еще много задал мне вопросов. Чем карандаш похож на ботинок? Как грифель в карандаш вставляют? А потом написал справку. Пригласил еще приходить. И грустно сказал, что меня он бы клонировал. Про запас. А то он всегда один. Жена умерла, а коту уже восемнадцать лет и у него ножка отнимается… И, хотя справку пришлось потом брать у врача с более разборчивым почерком, все равно хорошо поговорили. Хотя и грустно. А справка – на память осталась…