Анна Кирьянова - Опыты жизни. Психологические эссе

Мир огромен. И людей в мире живет огромное количество. И кто-то из этих людей очень любит вас. Верно, преданно, глубоко, всем сердцем и на всю жизнь. Вы просто об этом не знаете. Может, догадываетесь, но о силе и глубине любви – точно не знаете. Я вчера получила письмо, и все хожу и думаю. И прикладываю руку к сердцу, и вздыхаю, и вспоминаю. Простое такое и короткое письмо:

«Здравствуй, Аня! Ты меня помнишь, наверное. Это Саша. Мы с тобой дружили в художественной школе. И всегда возвращались домой вместе. И этюдники били нас по ногам. И я всегда тебя провожала и слушала, потому что ты говорила о таких вещах, о которых больше никто не говорил. И я сохранила все письма, которые на каникулах мы писали друг другу. Все твои письма. Я живу теперь в Австралии. Уже давно. И я часто вижу тебя во сне. Я очень тебя любила и люблю. И всегда мечтала, что когда нибудь ты приедешь ко мне. Когда мы станем старухами в длинных юбках. И мы будем вместе бродить по берегу океана. Хотя с тобой бродить не получится – ты всегда очень быстро ходила. И говорила громко. Замечательные вещи, которые меня поддерживают по сей день. Я мечтала, что мы будем гулять и разговаривать. И пить ром в прибрежном кафе. И смотреть на волны и на звезды. Потому что в старости все пройдет, отойдет, и можно будет стать такими же, как в детстве. Но, видимо, судьба распорядилась иначе. И мне не суждено стать старухой в длинной юбке. И гулять с тобой по берегу океана. И поэтому я пишу тебе это важное письмо, просто, чтобы ты знала – я всегда тебя любила и люблю. Всей душой. И в другом мире, куда я, безусловно, попаду, я тебя буду ждать на берегу океана – а там, безусловно, тоже есть океан. И мы опять будем вместе». И подпись: Твоя верная Саша.

Я помню. Я все помню. И тоже всегда видела тебя во сне. И корю себя только за то, что не понимала до конца – не любви, нет. Глубины любви. И ее вечности. Но тоже верю, что мы еще будем вместе. Как давным-давно. А пока я постараюсь справиться с жизнью. Потому что мы живем благодаря тем, кто очень далеко и очень тайно нас любит. Верно и преданно. Даже если мы не знаем об этом.

Сейчас много методов существует. А в американском учебнике наркологии описан вообще замечательный способ. Следует алкоголика усадить за имитацию барной стойки. На высокий стульчик. Налить ему мартини – общеизвестно, что алкоголики предпочитают мартини. Любимый напиток. Предложить выпить. И сильно ударить током через присоединенные электроды. И каждый бокал сопровождать таким ударом. И алкоголик отвыкнет от мартини. Выработается условный рефлекс. Или перейдет на другие напитки. В домашних условиях, без стульчика и доктора. Или привыкнет сопровождать возлияния электрошоком. Добавлять перчику… Сомнительный способ, по-моему. А я расскажу о семейном опыте. Когда не было ни кодирования, ни блокирования, ни мартини. А был год этак пятидесятый. Дедушка прошел финскую, Отечественную и еще в Корее повоевал. Стал полковником ПВО и посещал заседания Генштаба. И, скажу откровенно, иногда эти заседания сопровождались выпивкой. Что, безусловно, не нравилось бабушке, которая часть войны прослужила в СМЕРШе. Она ругала дедушку. Угрожала. Не бессвязными истерическими угрозами, а трофейным пистолетом и парашютно-десантным ножом. Она им капусту рубила для пирогов. Писать жалобу в партком она не собиралась. На собственного мужа не пишут жалобы. А самостоятельно помогают ему встать на верный путь. На то и жена. И однажды дедушка совсем сильно выпил. И его притащил денщик. И молодой дедушка уснул и захрапел, даже не сняв сапог. И тогда бабушка приняла решительные меры. Обмакнула пальцы дедушки в чернильницу. А потом теми же чернилами вывела на свежепобеленной стене ужасные слова. «Сталин – сволочь! Долой Сталина!». Крупными кривыми буквами. И утром дедушка проснулся под звуки привычного гимна и речи правителя. И посмотрел на свои пальцы. И прочел ужасную надпись. И увидел жену и сына, глядящих на него с укором и страхом. И больше никогда не пил. Вообще. Даже пиво. А мой папа стал известным наркологом. Видимо, метод произвел на него громадное впечатление. Дедушка прожил с бабушкой в любви и согласии семьдесят лет. Он, кстати, и курить тогда же бросил. Бабушка не любила курение.

Я национализм не терплю. И с детства борюсь с ним. Помню один поучительный случай. Мы играли во дворе с Галей Шапиро. Одуванчики собирали, пупсикам суп варили. И к нам привязалась такая злая девчонка, Таня Хлоптунова. Стала дразниться. Обзываться. Лезть. И Галю обзывать «жидовской мордой». Видимо, дома научили. Я за друзей всегда вступаюсь. «Зачем, – спрашиваю, – ты Галю обзываешь?». А злая девчонка говорит: «А потому что она никакая не Галя, а еврей!». Я начитанная была девочка в свои семь лет. И отвечаю: «Карл Маркс тоже был еврей!». Хлоптунова так посмотрела со злой иронией и говорит: «Так, может, и Зоя Космодемьянская была еврей?». Мне деваться некуда. Я отвечаю: «Да». А она ехидно этак: «Так, может, и Леня Голиков был еврей? И Марат Казей? И Павлик Морозов?». Я киваю, мол, общеизвестный факт. А она страшным голосом спрашивает: «И Ленин?». Надо всегда идти до конца. Я громко сказала, что – да. Ленин тоже еврей. И я тоже еврейка. И мои родители, разумеется. Хлоптунова оглянулась радостно и кричит: «Ну все, теперь тебя из октябрят исключат!». И бросилась к идущему по двору завучу нашей школы. Жаловаться. И уже на ходу вопит, жалуется. Доносит: «Иосиф Рафаилович! Иосиф Рафаилович! А Аня обзывала Карла Маркса, Павлика Морозова и своих маму и папу евреями!». Из октябрят меня не исключили. Похвалили за начитанность. И за поддержку друзей. Евреев. Так что к какой только меня национальности меня потом не относили – я не спорила. Чтобы в случае конфликта встать на сторону тех, кого обзывают.

Русская интеллигенция все спорила. Все дискутировала. Все мечтала о переустройстве мира. Как его правильно переустроить. Фратерните, либерните и что-то еще третье добавить. Писались длинные статьи эзоповым языком с тайными смыслами и латинскими цитатами. Решили издавать либеральный журнал. И главную статью попросили написать поэта Фета. Отлично писал поэт Фет: «Шепот, робкое дыханье, трели соловья!». К тому же, у него было поместье, где он мог наблюдать народ и делать выводы. Польщенный поэт согласился и написал большую статью. Ему, наверное, лестно было выступить в роли политика. Статья была полностью посвящена тому, как правильно пороть крестьян…

В детстве я не любила магазины. Как и многие из вас. Особенно – обувные. Новые сандалики хуже старых – те привычные, разношенные. Новые всегда давят. О чем я громко сообщала с тоской и мукой. Вывела маму из себя; она пошла и принесла калоши размера сорок пятого. «Надевай, – говорит, – Анечка!». Я надела. «Нет, – говорю, и эти тоже нехорошие. Спадывают. Но тоже давят». А теперь я иногда люблю в магазины ходить. Где продавцы не ругаются и не пристают. Ходишь, смотришь, успокаиваешься как-то. И даже можно завести приятные знакомства. В отделе сыров – когда появились разные, удивительные, – с интеллигентнейшим мужчиной познакомилась. В кашемировом пальто и в кашне. Очки в тонкой оправе. Он мне все про сыры пояснил, какой с чем едят и чем запивают. Во Франции. Он долго жил во Франции. Зовут его Сергей Сергеич. С женой развелся из-за несходства душ. Но не держит зла. Увлекается философией и изучением языков. Несколько раз хотел покончить с собой, но таблетки ему здорово помогли. И больница. Чудесный человек, правда, без иронии. Интеллигент. И даже он купил дорогой сыр с плесенью и мне откусил кусочек. Попробовать. Я предлагала сама откусить, раз уж он так настаивал, немного истерично и нервно. Но он сказал, что поухаживает за мной сам. Я сделала вид, что съела. Чтобы он успокоился. А в одном египетском магазине продавец просто прикрыл глаза руками и пошатнулся. Я его просто ослепила своим видом. Воскликнул: «Хатшепсут!». Это про меня. Я сразу купила магнитик на холодильник. Тут уж грех скупиться. Только немного обидно было, что он другую туристку назвал «Нефертити» и тоже за глаза схватился.. А в магазине белья мне милейший юноша помогал выбирать, извините, бюстгалтер. Он был исключительный профессионал. Все знал об этих бюстгалтерах. Любезно помогал мерить. Очень деликатно. Рассказывал о преимуществах одной модели перед другими. Только потом женщина-продавец его выгнала из магазина. «Опять, – говорит, – этот извращенец здесь ошивается»… И бывают добрые продавщицы, которые дарят такие пробные пакетики с чем-нибудь. Почему-то очень приятно. И, если у меня с собой есть что-нибудь хорошее, я им тоже дарю. И даже если мало денег, все равно можно зайти в магазин. И будет не так одиноко. Люди ходят. Продавцы улыбаются. Тепло и светло. Могут что-нибудь подарить. Или угостить чем-нибудь. Откусить кусочек. Пусть магазины работают. И чтобы в продаже всегда было что-нибудь дешевое, самое простое и нужное. Чтобы чувствовать себя покупателем на ярмарке жизни…