Виктор Ильин - Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография

Однако же не пристало высокое втискивать в прокрустово ложе низкого; жизнь не поддерживается спряганием недостойного. Впечатления нарочитости преодолеваются критикой. Человек должен научиться двум вещам: «посредством самоанализа осознать своего «идола», занявшего… место абсолютного бытия…»; «разбить вдребезги этого идола, то есть вернуть… чрезмерно обожаемую вещь на ее относительное место в конечном мире» 8. Тогда мысль окажется разомкнутой, душевные предвзятости снятыми, странные сближения преодоленными – состояние духа человека позволит ему беспрепятственно открывать смысл абсолютного.

Содержательное измерение философии как искание абсолютного оконтурено, остается оконтурить методическое его измерение: каким способом безусловное, абсолютное постигается?

Традиции философствования указуют на спекулятивное умозрение, падкое на произвольное (беспредметное) конструирование. Пренебрегать метафизикой – вечной проблематикой разума – невозможно, но невозможно (вследствие опыта натурфилософии) и организовывать ее трафаретно негодным способом.

Нащупывая положительную перспективу, сойдемся на том, что аргументы позитивизма, обессмысливающие искания абсолютного, не кладут конец возможности обсуждать проблему. Тем более что многие проблемы и науки, и философии, и культуры позитивистскими методами не обсуждаются.

С позиций эвристической экипировки у человека есть вполне добротные законные средства познания, дабы в строго очерчиваемых границах благочинно осваивать абсолютное. Во всем богатстве духовных символических форм обособим фазисы:

• «графия» – артикуляция предметности в специализированном языке феноменологических модельно-аналоговых констатаций, нашпигованных протокольными предложениями, незатейливыми типологизациями;

• «логия» – сущностная тематизация, версификация, мыслительная проработка природы чего бы то ни было. Фокусировка на боге влечет развертывание теологии; культуре – культурологии; человеке – антропологии; мире – космологии; истории – историологии; обществе – социологии; жизни – биологии;

• «гония» – концептуализация становления, возникновения, упрочения чего бы то ни было. Центровка на боге обусловливает выстраивание теогонии; мире – космогонии; роде – антропогонии; истории – историогонии; социуме – социогонии. Есть области мысли, где крайне скуден запас полезных идей. Именно такова ситуация «гонии»: у Гесиода отмечались сложности с выводом пантеона; практически неразрешимые головоломки возникают с оформлением космо-, антропо-, историо-, социогонии. Причины – а) трудности введения исходных систем отсчета – начальных точек значимых процессов; в) препятствия налаживания проверочных экспериментов (дефицит верификации в науках палеоцикла). Как следствие – эмпирически необоснованный, неквантифицируемый характер рассуждений, качественное «плетение словес» при связанности отработанного механизма исключения рабочих абстракций;

• «софия» – головоломный метауровень, претендующий на рефлексию значения, назначения, предназначения, устремления чего бы то ни было. Определение цели, отнесение к ценности для любой неживой – живой, объективной – субъективной структуры как осмысленный акт гносеологически означает полное, всестороннее критико-аналитическое обозрение ее (структуры) мировой линии с замыканием на полновесное резюмирующее квалифицирующее суждение. Локализация мировых линий, подлежащих оценке структур ввиду их нетривиальности, полифундаментальности, встроенности в бесконечные связи – всегда плод сильных и по большей части искусственных концептуальных приемов, налаживаемых употреблением принципа абстракции, абстракций отождествления, неразличимости, подменой актуально бесконечной индивидуализации тождеством и т. д. Обостряются вопросы полноты описания универсумов, адекватности их разбиения, компоновки, предпосылок справедливости условий на подстановку (зависимость полноты описаний от параметров абсолютности характера описаний – адекватность теорий оправдывается адекватностью принципов, лежащих в их основании) и т. п.

Дело приобретает трудновыразимый оборот в случае структур антропных – целе-ценностно ориентированных, идеалоемких. Обозреть мировую линию (с поправкой на сказанное) удается в отношении образований частичных. При жизни человека как существа целе-ценностно трансцендирующего тематизировать сюжет его назначения невозможно: мы не обременены пониманием, на чтó он в принципе может быть способен. Лишь когда кристаллизуются две даты с элегическим тире между ними, – по оценке (всегда неполной) наследства (от индивида) и наследия (от личности) позволительно квалифицировать прожитое. Так же – в отношении структур социально-исторических. Римской империи нет – по замыканию мировой линии на две крайние точки возможно версифицировать «чтó Рим дал миру». Но ничего похожего недопустимо делать по поводу России, которая есть (да будет!) и которая непредсказуемым образом способна изменить и свои, и мировые линии.

Еще в большей степени дело усугубляется применительно к человечеству. Если человек для истории завершаем всегда, то человечество – никогда. Оно есть ничем не лимитируемый имперфект, уразуметь смысл, понять значение, вывести предназначение которого возможно post factum. Но никакого post factum в случае человечества нет. Мы встроены в историю и лишены способности выйти вовне: позиция стороннего наблюдателя для представителя человечества по отношению к человечеству недостижима. Отсюда по части «софии» – сугубо некритическая практика, в перекрытии опыта стремящаяся овладеть трансцендентным. Таков, к слову, гегелевский социософский ортогенез, наивные финалистские, провиденциалистские, эсхатологистские картины истории (хилиастического, коммунистического, либерально-рыночного толка).

Изложенного довольно, чтобы обратить внимание на превратности организационного оформления системно осмысленной реальности в границах «софии». С одной стороны, очарование, с другой стороны, разочарование метафизикой с неизменной беспредметностью, произвольностью. Здесь, как видно, не избежать вопроса вопросов: возможно ли логически безупречно, идейно внятно концептуализировать сверхопытное?

Если вслед за позитивизмом освобождать философию из плена «тайного порыва» в гораздо более обширные и непрозрачные области опыта, нежели стандартное экспериментирование (правда, тогда не только ее, – печатью «шагать за горизонт» отмечена и строгая наука – математика, естествознание в части обработки неподатливого базальта «актуальной бесконечности», «чистого существования» и т. п.), спрашивается: как ей в горниле отчаяния и сомнения достигать понимания некоего решающе важного – добиваться ответов на «проклятые» вопросы человеческого миростроения: что есть бытие и небытие, смерть и бессмертие, высокое и низкое, корыстное и бескорыстное, греховное и праведное, человеческое и псевдочеловеческое?