Валерий Лейбин - Превратности любви. Психоаналитические истории

Но по мере того как я стал улавливать суть ее рассказа, стала очевидна прописная истина. Несмотря на расхожее мнение, что красавицы легко устраиваются в жизни, именно у них-то и бывают серьезные проблемы, о которых не подозревают окружающие их люди.

В терапии не раз приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. Во всяком случае, у меня это было не впервые, когда красивые женщины не могли никак понять, что с ними происходит и почему так неудачно складывается их жизнь.

Однако на этот раз передо мной сидела богиня, чей образ не вписывался в мои предшествующие, почерпнутые из личной жизни и терапии представления о женщине как таковой.

У меня было такое ощущение, что где-то раньше я видел Карину. Но где именно, никак не мог вспомнить. В закоулках моей памяти всплывали различные сюжеты, но они никак не соотносились с изящной фигурой и необычайно красивым лицом Карины.

Нет, я не был лично знаком с нею ранее. Если бы я встретил ее в студенческие или более зрелые годы, то, несомненно, приложил бы все усилия, чтобы Карина стала моей женой.

С такой красавицей не только не стыдно выйти в люди, но можно получать наслаждение всю оставшуюся жизнь, лишь только любуясь ею, не говоря уже о возможности обладания ни с чем не сравнимым драгоценным цветком.

Все это промелькнуло в моей голове, но я так и не вспомнил, где мог видеть ранее Карину.

Между тем она спокойно, даже отстраненно, как будто речь шла не о ней самой, а о ком-то другом, рассказала следующее.

Она более десяти лет замужем. Материально ни в чем не нуждается. Предпочитает жить в загородном доме, хотя часто приходится пребывать в столице, поскольку вынуждена ходить с мужем на различные мероприятия, будь то выставки, презентации, необходимые ему деловые встречи.

Внешне все вроде бы более чем благополучно. Но в последнее время все чаще ощущает какую-то пустоту внутри себя.

Ничего не хочется, ничто не вызывает интереса. Провал, бездна, безвременье. Вынужденная маска счастливой женщины для окружающих людей и непереносимое одиночество в душе, особенно наедине с собой.

Недавно узнала о нелепой гибели одного знакомого, попавшего в автомобильную катастрофу. Известие об этом оказалось для нее таким непереносимым, что ей не хочется жить.

Опасается, что однажды не выдержит такой жизни и сделает что-то непоправимое. Ей в принципе все равно, поскольку она не боится смерти, и с некоторых пор жизнь ей совсем опостылела.

Единственное, что ее удерживает в этой жизни, так это муж, который ее безумно любит. Она не хотела бы причинять ему боль и страдания. И это он уговорил ее обратиться к психоаналитику.

Однако она сомневается, что консультация или, возможно, дальнейшая терапия смогут что-либо изменить в ее жизни.

– А муж? – спросил я осторожно Карину. – Разве не может помочь вам самый близкий для вас человек?

Она на секунду опустила глаза вниз, затем вновь посмотрела на меня таким непонимающе-щемящим, пронзительно-раздирающим душу взглядом, что у меня неожиданно защемило сердце.

Я даже не понял, что произошло со мной. Пожалуй, впервые в жизни при встрече с пациенткой я оказался в таком непонятном для меня самого смущении, которое мне не довелось испытывать ранее. Карина не отвечала на мой вопрос, а я не решался задать его снова. Так мы и сидели молча, глядя друг другу в глаза, в которых отражалось бог знает что.

В ее бесподобных бездонно голубых глазах не было ни страха, ни отчаяния, ни какого-либо напряжения. Они выражали лишь скрытую, глубоко затаенную боль раненой грациозной лани, в легком и изящном прыжке оторвавшейся от земли, но неожиданно подстреленной невесть откуда прилетевшей пулей.

Не знаю, что Карина могла увидеть в моих глазах, если она была способна вообще что-то увидеть. Но я испытывал крайнее смятение от ее незащищенного, по-детски доверчивого и в то же время болезненно-загнанного взгляда.

Прошло несколько показавшихся мне вечностью минут, прежде чем я стряхнул с себя непонятное наваждение. Только позднее, после ее ухода, до меня дошло, что я автоматически задавал Карине стандартные для первой встречи с пациентом вопросы, на которые она отвечала сдержанно, обреченно, но в то же время с каким-то удивительным достоинством. Возможно, к концу консультации я сказал ей что-то разумное, побудившее ее начать ходить в анализ.

Но если вы спросите меня сейчас, что именно я говорил этой прелестной, но глубоко страдающей женщине, то, честно говоря, не смогу вам ответить. Не смогу ответить по той простой причине, что ничего не запомнил тогда, поскольку находился в какой-то прострации. Единственное, что отложилось в памяти, так это мое искреннее желание помочь Карине, хотя я еще не понимал, в чем именно.

В свою очередь, она согласилась ходить на анализ три раза в неделю, по возможности с изменяющимся графиком часов посещения, в зависимости от тех обстоятельств, над которыми она не властна. Скажу откровенно. Я с нетерпением ждал ее следующего прихода.

Прошедшие после первой встречи с Кариной два дня были как в тумане. Я что-то делал по дому, обсуждал какие-то бытовые проблемы с женой, принимал пациентов. Но все это время был сам не свой, поскольку облик Карины и ее наполненные болью прекрасные глаза преследовали меня повсюду.

К ее приходу я подготовился как мог. Говорил себе, что необходимо взять себя в руки, не предаваться никаким эмоциям, собрать всю свою волю в кулак, чтобы отбросить захватившее меня наваждение. В противном случае, накручивал я сам себя, мне не удастся помочь этой поражающей своей красотой амазонке. И будет просто ужасно, если я не только не смогу помочь ей, а, завороженный ее красотой, усугублю ее и без того сложное положение, в результате которого она обратилась за помощью к психоаналитику.

Я даже говорил себе, что если вдруг при второй встрече с Кариной почувствую свою беспомощность, то вежливо откажусь от дальнейшей работы с ней и порекомендую ей пойти к другому психоаналитику. Признаюсь, что тогда я подумал о вас, Иннокентий Самуилович.

Вайсман посмотрел на профессора Лившица и, увидев его недоумение, пояснил:

– Да, да, Иннокентий Самуилович, подумал именно о вас, так как считаю вас первоклассным специалистом, способным не только не поддаваться чарам наипрекраснейших, неотразимых пациенток, но доводить до конца терапевтический процесс, независимо ни от каких обстоятельств жизни.

– Весьма польщен, – сдержанно, но сердечно ответствовал профессор Лившиц. – Но, судя по тому, что среди моих пациенток не было женщин по имени Карина, ее терапия прошла успешно, с чем и поздравляю вас.

Вайсман ничего не ответил профессору и, проглотив застрявший в горле ком, продолжил свой рассказ.