Росс Розенберг - Синдром человеческого магнетизма

Хотя у отца не было возможности проводить со своей матерью столько времени, сколько ему хотелось бы, он вспоминал о невероятно близких отношениях с ней. Он идеализировал Молли и обожал ее до самой ее смерти. Он всегда считал ее своим лучшим другом. Однажды он рассказал мне, как лежал в больнице, где ему должны были удалить миндалины. Врач вышел в комнату ожидания и спросил, нет ли у Молли куклы, потому что ребенок плакал и требовал «свою Молли». Хотя истории о близости моего отца с Молли кажутся теплыми и добрыми, они слишком похожи на то, что часто определяют как жестко сцепленные или эмоционально инцестуальные отношения родителя и ребенка. Это также породило его травму привязанности.

Любовь и нежность, полученные от матери, дядюшек и деда, не могли излечить его от травмы привязанности, превратившейся в нарциссическое расстройство личности во взрослом возрасте.

В дополнение к жестокому обращению своей бабушки Иды мой отец также страдал от социофобии и депрессии средней степени тяжести. Его биологические и связанные с окружением проблемы детства, особенно ярко выраженная вербальная и эмоциональная жестокость, вылились в эмоциональные, личностные и связанные со взаимоотношениями нарушения психики, когда он повзрослел. Любовь и нежность, полученные от матери, дядюшек и деда, не могли излечить его от травмы привязанности, превратившейся в нарциссическое расстройство личности во взрослом возрасте.

В детском и подростковом возрасте мой отец находил спасение в учебных занятиях со сплоченной группой друзей. В 18 лет он сбежал от тирании бабушки и ограниченных финансовых возможностей семьи, поступив на службу в армию. Мой папа описывал четыре года, проведенные в Германии после окончания Второй мировой войны, как веселое время – там у него впервые появилась свобода понять что-то о себе самом, о жизни и об окружающем мире. Как и его собственный отец, он был достаточно привлекательным мужчиной. Я помню несколько неловких ситуаций, когда мой папа хвастался своими победами на любовном фронте над «доверчивыми, эмоционально зависимыми и совершенно нищими» немецкими женщинами.

Четыре года спустя после своей демобилизации из армии мой отец окончил Университет Иллинойса, получив степень бакалавра в инженерии. Как и в армейских историях, он часто хвастался своими подружками не-еврейками, на которых никогда не собирался жениться. Решив остепениться, он начал искать жену-еврейку. Помимо ее религиозной принадлежности, она должна была быть молода и привлекательна. Когда он выбрал мою маму, то прекратил длительные отношения с более взрослой женщиной нееврейского происхождения. Он описывал свой разрыв с ней не только холодно и без каких-либо чувств, но даже с улыбкой.

В середине – конце 1950-х годов лучшим местом для знакомства одиноких евреев были танцы, спонсируемые синагогой. Когда мой отец впервые встретил мою мать, он отверг ее, потому что ей было всего 16 лет. Мама с болью вспоминала, как он отвернулся от нее и начал заигрывать с ее 18-летней подружкой. Два года спустя на тех же танцах они встретились снова. Как только мой отец сообразил, что она стала совершеннолетней, он тут же включил режим обольщения. По рассказам мамы, отец произвел на нее сильное впечатление, потому что был старше и казался более зрелым, харизматичным и привлекательным. Но больше всего ей понравилось, что он был евреем, имел диплом инженера Университета Иллинойса, работу, машину и мог позволить себе собственный дом. Моя мама оказалась легкой и достаточно сговорчивой добычей.

Мой папа без памяти влюбился в мою мать из-за ее потрясающей красоты, невинности и готовности обожать его и возводить на пьедестал. Мать поддерживала его иллюзию о том, что он хороший муж, хороший отец и работящий кормилец семьи. В ответ отец позволял ей жить в своей иллюзии об обожаемой и порядочной жене, матери и хранительнице домашнего очага. Они не только нашли друг в друге эмоциональное убежище, но и оба получили возможность сыграть реалистичную сюжетную линию, в которой «парень встречает девушку, и они счастливы навеки», хотя это было лишь временным явлением. В действительности ни один из них не осознавал, какой одинокой была его вторая половинка и насколько каждый из них нуждается в этом браке, несмотря на попытки сбежать от него. Неведомо для них их семейная история и детские травмы привязанности создали идеальный любовный союз.

Мой отец страдал от социопатии и клинической депрессии на протяжении всей своей жизни. В 55 ему официально диагностировали глубокую депрессию, и тогда случилась его первая из десяти последующих госпитализаций. Позже я узнал, что еще в 40 лет он начал злоупотреблять лекарственными стимуляторами, чтобы избежать психологической боли. К 65 годам его усиливающаяся зависимость от препаратов потребовала стационарного лечения. На более позднем этапе у него развилась полная зависимость и от стимуляторов, и от наркотиков, из-за чего он оказался в стационаре по программе избавления от наркотической зависимости. Помимо лечения от глубокой депрессии или зависимости, мой отец жаждал ощущения защищенности и безопасности, которое давала ему больница. В медицинских учреждениях он мог сбежать от своих проблем, освободиться от тревоги и беспокойства и в то же время быть окруженным заботой и вниманием. Это стало дурной привычкой, которую никто в семье не мог понять.

Созависимость моей матери, как и НРЛ моего отца, можно объяснить ее детской травмой привязанности. Эстафета была передана ей родителями, созависимым отцом Чарльзом (Чаком) и матерью-нарциссом Лиллиан (Лил), каждый из которых в свое время получил свою эстафетную палочку.

Примерно в 1885 году отец Чака, 16-летний Макс, был похищен русскими «патриотами», которые насильно заставили его пойти в армию. Благодаря политическим связям и взяткам семья добилась его возвращения, но только после того, как он отслужил по меньшей мере год в тяжком рабстве вдали от дома. В конце 1890-х годов Макс и его жена Дора вынуждены были покинуть Россию из-за начавшихся еврейских погромов. Молодые супруги приехали без копейки в кармане в Оттаву, Онтарио, где они впоследствии вырастят восьмерых мальчишек.

Мой дед Чак родился вторым из восьмерых детей. Его отец был убежденным сторонником строгой дисциплины и верил в поговорку «Пожалеешь розгу – испортишь ребенка». По сегодняшним меркам его метод можно охарактеризовать как чрезвычайно жестокое обращение. Макс, казалось, больше старался разбогатеть с помощью разнообразных схем, чем обрести постоянную работу. Его нереализованная тяга к перемене мест вынуждала домашних жить в бедности. Рост семьи и финансовые трудности вынудили всех мальчиков продавать газеты на перекрестках Оттавы.