Гари Голдсмит - Клинические и исторические аспекты психоанализа. Избранные работы

Стоун отделил то, что он назвал «первоначальными» переносами, от «зрелых». Первоначальный перенос «происходит от попытки овладеть рядом важнейших сепараций от матери», в то время как зрелый перенос «заключает в себе… желание понимать и быть понятым». Это согласуется с желанием все более точных интерпретаций, опирается на автономные функции Эго и является «неотъемлемой частью терапевтического альянса» (Stone, 1967).

Взгляды Винникотта (Winnicott, 1965b) на «удерживающее окружение» (holding environment) анализа, аналогичные его взглядам на ограждающее материнское окружение, вносят важный элемент в нашу дискуссию. Сосредоточиваясь преимущественно на пациентах с более серьезными расстройствами, Винникотт считал соблюдение терапевтического сеттинга более важным для лечения многих пациентов, нежели интерпретирование, что перенацеливает аналитика на задачу соблюдения сеттинга в большей степени, чем на интерпретирование переноса самого по себе. Стабильность некоего безопасного пространства может быть необходима для пациентов, имеющих структурные недостатки личности, в отличие от «идеальных невротиков», которым уделяется много внимания в ранних литературных источниках.

По мнению Роя Шафера (Schafer, 1982), перенос состоит не только из повторений, но и новых переживаний. С его точки зрения, интерпретация не только вскрывает старые, но и создает новые содержания, устанавливает новые связи и перспективы, помогающие пациенту приобрести смысл – назовем его «психоаналитическим смыслом» – в его способах отношения к другим людям. Здесь происходит нечто большее, чем просто легкий сдвиг центра внимания: Шафер верит, что перенос является эмоциональным переживанием прошлого таким, каким оно теперь вспоминается, а не таким, каким оно в действительности было.

Нечто подобное подходу Шафера мы находим в работе Ханса Левальда (Loewald, 1971). Он полагает, что невроз переноса есть «продукт аналитической ситуации, а не просто результат повторения или продолжение старого заболевания». При подходе к неврозу переноса как к «продукту аналитической работы, осуществленной аналитиком и пациентом, … старое заболевание теряет свой автономный и автоматический характер и воссоздается и постигается как живой процесс». Оно отличается от старого заболевания (невроза) тем, что реакции пациента не такие, какие пациент испытывал в прошлом. Зная, что это может звучать, как если бы мы значительно отошли от Фрейда, Левальд напоминает нам о его работе «Воспоминание, повторение и проработка», где тот писал: «Перенос создает промежуточную область между болезнью и жизнью… Новое состояние переняло все признаки болезни; но представляет собой искусственную болезнь, доступную нашему вмешательству. В то же время оно является частью реального переживания, ставшего, однако, возможным благодаря особенно благоприятным условиям» (Freud, 1914c). Левальд комментирует это так: «то, чему аналитик способствует, имея дело с переносом, – не столько привязанность к аналитику, сколько осознание пациентом своей привязанности (и защит против нее), природы такой привязанности и ее исторической обусловленности; [он] делает это посредством эмпатических и интерпретативных откликов, а также посредством воздержания от повторения патогенных откликов, имевших место в прошлом» (Loewald, 1971).

Идеи Левальда имеют также нечто общее с идеями Винникотта. Левальд считал новую выработку внутренней жизненной истории пациента промежуточной (т. е. переходной) областью, подобной созданию иллюзии или игры, переживаемой одновременно и как реальность, и как продукт воображения. Винникотт (Winnicott, 1967) описывал это как «третью сферу, сферу игры, которая покрывает творческую жизнь и весь человеческий культурный опыт». И не забудьте, что Фрейд был первым, кто в работе «Воспоминание, повторение и проработка» назвал перенос «игровой площадкой».

Отто Кернберг (Kernberg, 1979) разделяет мнение о значимости интерпретации переноса «здесь и сейчас» (в особенности, в области агрессии), но все же считает, что для полного понимания проблемы необходимо помнить о ее инфантильных корнях. С точки зрения Кернберга, соединяющего эгопсихологию и объектные отношения, – инфантильные взаимоотношения описываются как ранние интернализованные объектные отношения, а не манифестации либидинозных связей. Таким образом, он интегрировал в свою работу взгляды Мелани Кляйн. Также он считает как внеаналитический, так и внутрианалитический опыт подходящим материалом для интерпретирования.

Радикальный вклад в наше понимание переноса внес Хайнц Кохут. В своей работе с нарциссическими расстройствами личности он выявил новые типы переноса, которые назвал идеализирующим и зеркальным переносами. Эти типы переноса вытекают из потребности пациента в самостно-объектных привязанностях, обусловленных сбоями в развитии в области разграничения самости и объекта. Кохут предложил свой, отличный от фрейдовского взгляд на развитие личности. Он постулирует отдельную ветвь развития в нарциссической сфере (в противоположность мнению Фрейда о том, что нарциссизм приводит непосредственно к объектным отношениям), результатом которой становится тип нужды в объекте, который раньше таким образом не описывался. Он советует аналитику позволить таким переносам развернуться, поскольку их интерпретация может помешать шансу пациента к росту через переживание таких типов переносных отношений. Таким образом, их раскрытие в эмпатической атмосфере способствует росту, а не сопротивлению. На его взгляд, интерпретировать перенос следует только тогда, когда возникает сбой в восприятии пациентом эмпатии аналитика, потому что такие сбои несут с собой риск прорыва нарциссической ярости. Это значительно отличается от подхода Фрейда, но Кохут определенно расширил наше понимание переноса и помог нам получить доступ ко многим пациентам, которые, как считалось раньше, находятся за пределами досягаемости аналитического лечения.

Нынешними представлениями об интерсубъективности в психоаналитических отношениях мы обязаны многим авторам. Интерсубъективный подход утверждает, что психические явления невозможно понять вне межличностного контекста. Психические события не являются разрозненными объектами в психике пациента, это – межличностно сконструированные переживания, присущие определенной межличностной ситуации. Психическая реальность пациента неизбежно окрашена субъективностью аналитика, которая, в свою очередь, находится под влиянием внутренних переживаний пациента. Психической реальности пациента, вне зависимости от конкретного аналитического взаимодействия, недостаточно для понимания клинической ситуации. Мы далеки от мира «пустых экранов». Субъективности двух участников нераздельно связаны. Аналитик должен всегда иметь это в виду, чтобы ухватить всю полноту материала, предоставленного пациентом. Из этого следует интересное изменение в том, как мы слушаем. Вместо того чтобы слушать с целью отметить искажения поведения аналитика в восприятиях пациента, мы начинаем вслушиваться, в чем же он может быть прав в своих восприятиях! Только тогда мы сможем увидеть, что приходит из прошлой жизни пациента, а что – из текущих аналитических отношений, имея в виду при этом, что эти явления находятся в постоянном взаимодействии.